– Просто, – закончил Лоенгрин, – у каждого душа на разной степени затоптанности.

– Даже у закоренелых злодеев?

– Даже у них, – подтвердил Лоенгрин.

Нил покрутил головой.

– Ну, не слишком ли церковь милосердна…

– Церковь, – сказал Лоенгрин, – не зря дает возможность спасти душу даже им, если успеют искренне покаяться перед смертью. Но только искренне, Господа не обманешь!

– И что, – спросил Нил с недоверием, – это спасет от наказания?

Лоенгрин усмехнулся.

– И не мечтай! От наказания не спасает, но душе в аду будет чуточку легче.

– Прохладнее?

– Или в язык забьют только два гвоздя, – предположил Лоенгрин, – вместо трех.

Последние крошки Нил собрал в ладонь, демонстрируя благочестивость, и отправил в рот, хоть уже и нажрался так, что дышать тяжело, но господин говорит, что человек тем и отличается от зверя, что соблюдает те ритуалы, что вовсе не являются необходимостью.

Лагерь их оказался на возвышенности, и хотя лес уходил дальше бесконечной зеленой шкурой неведомого зверя, но взгляд отсюда скользил свободно над кудрявыми верхушками и не мог оторваться от сказочного зрелища библейского величия, равного лишь первым дням творения мира, когда небосвод пылает пурпуром, воспламененные горные хребты облаков громоздятся за пределы Вселенной, сердце трепещет и сжимается от ощущения сопричастности к величию этой минуты…

Нил то и дело застывал, потом спохватывался и торопливо крестился, испуганно и восторженно разевая рот.

Но даже когда солнце опустилось за дальний лес, мир оставался светел и чист, хотя на него легла светлая прозрачная тень, ветерок утих, все застыло и приготовилось к ночи. Очень медленно все как бы покрывалось серым пеплом, теряло краски.

Но и потом не наступила тьма, на поляну пал печальный лунный свет, вдали закурчавился легкий туман, припал к земле и уже оттуда поднимался, становился плотнее, наполовину поглотил дальние кусты, но постепенно замедлил продвижение к их костру и наконец остановился вовсе, как осторожный зверь.

Нил уже лег и почти заснул, когда на той стороне поляны начал медленно разгораться бледно-сиреневый свет. Проступила призрачная, словно сотканная из тумана, небольшая арка, щедро увитая листьями. Она показалась Нилу темным входом для кроликов в их подземный мир, налилась светом, стала четче, и он наконец потрясенно сообразил, что он не спит и ему не чудится.

Он зашевелился, рядом прозвучал негромкий голос молодого герцога:

– Лежи тихо.

– Ваша светлость, – прошептал Нил.

Лоенгрин поднялся, обнаженный меч уже в руке, Нил и не заметил, когда рыцарь его обнажил, со страхом наблюдал, как он подошел к арке, а та, словно ощутив его присутствие, выросла в размерах.

Лоенгрин потрогал ее, с задумчивым видом поддел пальцем листья, отпустил, и они послушно опустились на прежнее место.

Нил все-таки поднялся, тоже вытащил клинок из ножен и пошел осторожными шагами. Внезапный холод пронзил его до пят, а нижняя челюсть запрыгала.

– Неужели… – прошептал он, – неужели…

Лоенгрин резко обернулся.

– Ты знаешь, что это?

– До…га…ды…ваюсь…

– Что?

Нил сказал дрожащим голосом:

– Мы совсем близко от Холма Эльфов!..

Лоенгрин огляделся, обнаженный меч в его руке все время хищно смотрел в сторону арки.

– Думаешь, они там?

– Но ведь… только что… ничего не было?

Вид у него был настолько потрясенный и перепуганный, что Лоенгрин напряг все мышцы и пригнулся с мечом в руке, готовый встретить вылетевшую оттуда орду клыкастых чудовищ.

Но увитая виноградными плетьми арка выглядит таинственной и манящей, никто из-под нее не выскакивает, аромат оттуда идет тонкий, нежный, едва уловимо чувственный…

– Что за Холм? – потребовал Лоенгрин. – В нем в самом деле живут эльфы? Их кто-нибудь видел?

– Так го…во…рят, – сказал Нил, подбородок его прыгал, будто за него часто и сильно дергают невидимые руки. – Ужас…ное… нечести…вое… проклятое…

– Они выходят? – потребовал Лоенгрин. – Нападают на людей? Забирают скот? Грабят путников?

Нил помотал головой.

– Нет… Говорят, раньше выходили по ночам… завлекали неосторожных песнями… Совокуплялись и утром… уходили…

Лоенгрин пробормотал:

– Значит, никакого ущерба?

Нил сказал хриплым голосом:

– Да, но… с кем вот так эльфы забавлялись… те тосковали днем и ночью, а потом бросали даже семьи и уходили в этот Грот…

Лоенгрин смерил взглядом довольно приметную арку, теперь выглядящую солидной, массивной, прочной.

– А почему никто не вторгся туда отрядом? Человек двести рыцарей со священником разнесут не только холм, но и гору!

– Она незрима, – ответил Нил торопливо. – Из людей могут войти лишь те, кого допускают.

Лоенгрин смерил злым взглядом арку, огляделся. Лес как лес, никаких примет, а холм – тоже обычный лесной холм, на нем растут как деревья, так и кусты с травой, только вот ближе к вершине эта арка с темным входом и странными ароматами, что тянутся изнутри.

Он оглянулся на коня, вернулся и набросил повод на сучок. Конь презрительно фыркнул, Лоенгрин покосился на него и зацепил понадежнее.

Нил охнул:

– Ваша светлость?

– Угадал, – ответил Лоенгрин.

– Вы не шутите?

– Жди здесь, – велел Лоенгрин. – Если не вернусь через сутки, возвращайся в замок.

– Ваша светлость! – вскричал Нил. – Туда нельзя! Нечестивые эльфы…

Лоенгрин, не опуская обнаженного меча, подошел ближе, остановился под самой аркой, настороженный до предела. Незнакомые запахи стали явственнее, но чем больше он вчувствовался в них, тем больше понимал, что когда-то в детстве нечто подобное уже слышал.

Он сделал шаг вперед, сзади раздался топот, в спину сильно толкнуло. Он едва удержался на ногах, это Нил чуть не сбил с ног, ухватился за него и в страхе оглядывается.

За их спинами, где через арку виднелся лес, померкло, деревья растаяли, а затем исчез и сам увитый виноградными листьями проход.

По глазам ударил слепяще яркий свет, они отшатнулись и закрыли глаза ладонями, а когда проморгались, увидели, что мир залит светом яркого праздничного солнца, таким молодым и счастливым, словно сейчас первый день Творения. От крон высоких деревьев на землю падает кружевная тень, что кокетливо двигается взад-вперед, на цветах млеют сказочно огромные и яркие бабочки с дивными крыльями, даже стрекозы летают медленно, слабо жужжа слюдяными крыльями.