У Абдулова, видимо, кино шло приложением „light“ к профессии театрального актера. Но он озвучивал свои роли, стоя спиной к экрану, и попадал синхронно! Из ничего на глазах рождалось чудо, в окружении ста человек. Если с Олегом Ивановичем я не могла позволить себе не знать текста, с Сашей понимала: что ни готовь, все пойдет по-другому. За ним трудно было успевать, настолько быстрая реакция требовалась. Он был иллюзионистом».

Когда Янковский вносил от себя какую-то подробность в действие, то сделанное им вытекало из всей логики совершавшегося и было единственно возможным, идеальным вариантом.

Сергей Гармаш:

«Отрепетировали мы встречу наших героев на остановке, а когда заработала камера, он по ходу сцены вдруг схватил меня за воротник куртки. Мой персонаж, человек военный, не должен был стерпеть резкого обращения, и я, моментально среагировав, вырвался. Этот дубль стал единственным».

Абдулов же предлагал режиссерам ворох вариантов по поводу того, как сыграть ту или иную сцену. Словно фокусник, который из-за пазухи или из уха вынимает платок или мячик от пинг-понга, он «предъявлял» — вуаля! — сочиненное им. Режиссеры некоторые его находки принимали, остальное же «проливалось» через край, но Абдулов не унывал и идеями не иссякал.

Роман Балаян:

«В мою картину „Филер“ Саша, с которым мы до этого уже работали, буквально напросился, и я придумал ему небольшую роль. Он плясал там на морозе полуголый, босиком, даже выпитая предварительно водка не помогла — замерз, но сыграл отлично. Потом, когда я запускался с „Леди Макбет Мценского уезда“, несколько раз заходил ко мне в студию: „Попробуй меня“ — на Сергея, возлюбленного Катерины. А я искал актера с лицом красивым, но простонародным, непременно бородатого. „Саша, извини, но мне нужен такой красавец, как из фильма ‘Тени исчезают в полдень’“. И все просил ассистентку отправиться на его поиски в Сибирь. А оказалось, что Саша с ней сговорился, чтобы она никуда не ездила. Тут в очередной раз появился — с бородой, отрастил. И вдруг я понял, что он — идеальный Сергей, и утвердил его.

Если говорить о Янковском, то после премьеры моей картины „Полеты во сне и наяву“ ко мне подошел Александр Калягин: „Спасибо за Олега. Чтобы в одной картине проявить себя и комиком и трагиком, и таким и сяким!..“ Да, характер его героя — полет от грязи до в князи. Янковский там и комический, и трагический, и холодный, и горячий — мечта любого актера!

У Олега получилось передать широкий размах эмоциональных состояний уже в одном фильме, а Саше это удалось благодаря тому, что он сыграл много непохожих друг на друга ролей».

Словно в комедии дель арте, Абдулов примерял различные маски. Его театр и кино были чистой игрой, попыткой стать этим или тем, а еще вот тем… Фантазия, авантюризм путешественника, отовсюду привозящего сокровища, двигали им, и его фигура даже несколько терялась за ворохом всяческих диковин. Янковский же был сродни философу, который знает, что постичь мир можно, только обращая слух к себе самому.

Сергей Соловьев:

«В свое время Захарову пришла в голову счастливая мысль — дать Янковскому роль Ленина в спектакле „Синие кони на красной траве“. Олег, совершенно без грима, ходил по сцене и говорил длинными монологами. Многим казалось, что если он без грима играет Ленина, то его интересуют „шаг вперед, два шага назад“. Ни хрена подобного. И я не убежден, что с Олегом можно было поговорить о том, что там талдычил его Ленин. Если бы Ленин талдычил что-нибудь ровно противоположное, Олег сыграл бы все наоборот. Потому что он заставил Ленина быть им, Янковским. Считается, что актер — тот, кто может изобразить кого-то, может стать другим. Олега это не занимало. Секрет его актерской силы в том, что он любого героя заставлял быть им, Янковским, а не наоборот. Его интересовало, как другой может стать им».

Вот, наверное, почему Янковский, играя любую роль, будто видел себя со стороны: с любопытством наблюдал, как совершается магическое превращение, перевоплощение выдуманного персонажа в того, кто уже существует — в него самого. А что, как не магнит его личности мощно притягивал черты других? Когда человеческое начало слишком сильно, невидимый другим внутренний космос завораживает и его обладателя, и всех вокруг.

Роман Балаян:

«Олег умел существовать на людях вроде бы сам по себе, непохоже на остальных: молчит, глаза насмешливые, игривые, одну руку — в карман, в другой трубка, костюм с двубортным пиджаком носил, как никто… Но тот, кто отходит в сторону, тем самым оказывается в центре».

Дуэль № 1

Роман Балаян:

«У меня в „Полетах во сне и наяву“ должен был сниматься Никита Михалков, я уже с ним договорился и вдруг увидел фрагмент из фильма Татьяны Лиозновой „Мы, нижеподписавшиеся“. Там в одной сцене все говорят, действуют, а персонаж Янковского сидит себе за столиком купе, режет, видите ли, лимон, — как будто он здесь и не здесь, явное отсутствие присутствия. Я понял, что нашел своего Макарова — человека отдельного».

А затем был «Поцелуй» по мотивам чеховского рассказа, где Балаян впервые так отчетливо сопоставил двух актеров с их, казалось бы, разной природой.

Роман Балаян:

«Роль шумного, веселого, любвеобильного Лобытко я сначала предложил Олегу, но он сказал: „Вроде я такого уже играл, возьми меня на роль Рябовича. А на эту позови Абдулова“. Сашу я до того времени не знал. Познакомились, и он, еще не прочитав сценария, стал предлагать одну идею по поводу роли за другой. „Не старайся, — засмеялся я, — ты уже утвержден“.

После выхода картины все отмечали, какой получился Лобытко у Абдулова, и мало кто из моих коллег понял, кого сыграл Янковский. Только Алексей Герман сказал мне: „Олег там как муха, муравей, бабочка! Вроде постоянно на экране — и вроде его нет, он словно бы среди массовки“. Конечно, персонаж Янковского со всеми — и не со всеми, там — и не там. Фильм о редком, нежном, уязвимом человеке. А Лобытко потому и яркий, что должен оттенять Рябовича. Они в картине — как море в шторм и в штиль: один — девятый вал, другой — морская гладь».

В «Поцелуе» льются с экрана, заливая зрителя, нежность и красота. Красота невозможная, нестерпимая,