– Кто мог ей рассказать? Этот… инцидент произошел здесь, в трехстах милях от Блумфилд-Хиллз. Как она могла узнать?

Мама вытирает губы Боба и наливает ему стакан молока.

Почему она не отвечает на мой вопрос?

– Папа, – наконец решаюсь произнести я. Отец обо всем рассказал миссис Джейкобс. Он отлично знал, какая она сплетница, понимал, что та не сможет промолчать. Именно поэтому и рассказал ей. Причина в желании отомстить. – Ужасно, – произношу я, краснея. Господи, как же мне стыдно за все те последствия, что имел мой опрометчивый поступок. – И она донесла на Боба?

Мама наклоняется и гладит меня по руке.

– В некотором смысле это нам помогло, милая. Мы стали свободны. Мы уехали из Детройта и переселились сюда. У нас появился шанс начать все сначала.

– Почему Боб не стал здесь учить детей?

– Тогда всюду требовались опытные строители. Да и сейчас требуются. – Потупив взгляд, она отворачивается. – Жизнь – это компромисс, солнышко. Без сложностей не обойтись. Если бы Боба обвинили, он стал бы легкой мишенью.

Вот они, негативные последствия. Разрушительные последствия моих обвинений.

Я отставляю тарелку, не в силах проглотить больше ни кусочка.

Вечером мы сидим на веранде за домом. Я устраиваюсь на пластиковом стуле, мама подводит Боба к подвешенным к потолку качелям. Весной вечерами прохладно, и мама приносит нам по свитеру, а Боба укрывает пледом.

– Солнышко, тебе не холодно?

– Нет, спасибо.

– Это место было твоим любимым, правда, милая?

– О да.

Я смотрю, с какой любовью она заботится об этом подобии человека, которого называет своим мужем. А ведь это требует немалых жертв. Я вспоминаю, каким папа был в пятьдесят четыре года. Он путешествовал по миру, пять раз в неделю играл в гольф. У него были деньги, здоровье и Джулия. Почему все так несправедливо? Мама тоже должна была путешествовать и наслаждаться жизнью. Вместо этого она ухаживает за больным мужем, который не всегда ее узнает.

– Кто это? – неожиданно спрашивает Боб, указывая на меня.

Мама вновь начинает ему объяснять, но я ее перебиваю:

– Позволь я. – Я поднимаюсь с места и делаю глубокий вдох. – Я проехала тысячу миль, чтобы извиниться. Конечно, все не так, как я себе представляла, но я обязана это сказать.

– Милая, ты ничего не должна.

Я не обращаю внимания на слова мамы и подхожу ближе к Бобу. Мне следовало взять его за руку или обнять за плечи – дать понять, что я не враг ему. Я ненавижу себя за это, но не могу к нему прикоснуться. Даже сейчас, когда Боб в таком положении, мне тревожно даже находиться рядом с ним. Интересно, это реакция подсознательная или укоренившаяся во мне благодаря отцу?

– Кто она?

– Я Анна, Боб, – говорю я. – Ты меня помнишь?

Он кивает и улыбается.

– Да-да.

Нет, он не помнит.

Наконец я перебарываю себя и беру его руку. Она холодная, под кожей, покрытой пигментными пятнами, залегли вены, вздувшиеся и похожие на червяков.

– Однажды я тебя очень обидела. – Я чувствую, что у меня начинает щипать в носу.

– Ты хорошая?

– Нет, – говорю я. – Совсем не хорошая. Я обвинила тебя в плохом поступке. Очень плохом.

Он отворачивается и смотрит на деревья, но руку все же не вырывает.

– Послушай, – говорю, и губы начинают дрожать. Неожиданно для меня это звучит так, будто я злюсь.

Он смотрит на меня, как ребенок, которого незаслуженно наказали. Слезы катятся из моих глаз, и я смахиваю их ладонью. Боб удивленно распахивает глаза.

– Я приехала извиниться перед тобой. – Мой голос дрожит.

Мама встает рядом и гладит меня по спине.

– Может, не стоит, милая, – приговаривает она.

– Я обвинила тебя в том, что ты меня трогал. – Слезы заливают щеки, но я уже не пытаюсь их вытереть. – Я ошиблась. Ты хотел мне помочь, а я… Я знаю, ты и не думал…

Боб поднимает руку и проводит пальцем по моей щеке, смахивая слезинки. Я не стараюсь увернуться.

– Она плачет, – произносит Боб, глядя на маму. – Кто она?

Я вздыхаю и вытираю глаза.

– Одна очень плохая девочка, – отвечаю я и пытаюсь встать.

Боб неожиданно осторожно удерживает меня за руку.

– Ты хорошая?

Я смотрю сверху вниз на сгорбленную фигуру.

– Ты сможешь меня простить? – Я опять поступаю нечестно. Этот человек не в том состоянии, чтобы даровать прощение, но я не могу не попросить. Мне необходимо услышать ответ. – Боб, умоляю тебя, прости меня. Ты сможешь? Пожалуйста!

– Да-да, – улыбается он.

Я прикрываю рот ладонью и киваю.

– Спасибо.

Я сажусь на качели и открываю ему объятия. Боб сжимает меня так, словно тактильные ощущения – последнее, что осталось у современного человека.

Мама гладит меня по спине.

– Мы прощаем тебя, милая.

Я кладу голову на плечо Боба и закрываю глаза, наслаждаясь звуками четырех слов, дарующих исцеление моей душе.

Мама предлагает мне остаться на ночь, но я отказываюсь.

Я веду машину к своему красивому коттеджу, изнемогая от чувства вины. Дочь может, цепляясь за свое привилегированное положение, убежать подальше от старого дома и больного человека, а мама не может. Эта мысль не дает мне покоя. Смогла ли я чего-то добиться? Если да, то почему мне так чертовски плохо? Обвинение, брошенное более двадцати лет назад, бумерангом меня настигло. Мой неразумный поступок навсегда изменил жизнь мамы и Боба. Им не под силу восстановить свою репутацию.

Сердце начинает биться сильнее, горло сдавливает так сильно, что невозможно дышать. Я притормаживаю на обочине. Меня душит цепочка с кулоном, я снимаю ее и убираю в кошелек. Мне необходимо срочно поговорить с Майклом. Надо, чтобы кто-то сказал мне сейчас, что тот поступок не был чем-то противоестественным для тринадцатилетней девочки. Я ведь не хотела разрушить их жизнь.

Беру телефон и нахожу его номер. Срабатывает автоответчик. Я отключаюсь, не оставив сообщения. Кого я пытаюсь обмануть? Майкл не станет меня слушать. Закрыв глаза, запрокидываю голову и начинаю медленно вдыхать и выдыхать до тех пор, пока наконец не нахожу в себе силы продолжить путь.

Через две мили передо мной появляется вывеска «Мерло де ля Митен». Не раздумывая, сворачиваю и вскоре уже въезжаю на стоянку. Ресторан освещен, а у входа около полудюжины машин. Я массирую шею, пытаясь расслабиться. У меня внезапно появляется острое желание увидеть Эр-Джея и рассказать ему о сегодняшнем дне. Он обнимет меня, успокоит, скажет, что все хорошо. Кроме того, бокал вина мне сейчас тоже не повредит.