Я еще трижды перечитываю письмо и убираю телефон.

Основная идея переезда в Чикаго была в том, что мы с Майклом сможем вместе проводить выходные и я буду рядом, когда он переедет в Вашингтон. Странная штука жизнь. Теперь, когда предложение получено, я радуюсь лишь тому, что буду ближе к маме и Эр-Джею.

Джейд входит в гримерку в пятницу утром на пять минут раньше положенного времени.

– Добро пожаловать домой, – говорит она и протягивает мне булочку из кафе «Комьюнити».

– Спасибо. – Я отправляю последнее письмо и встаю.

– Ты сегодня в хорошем настроении. Удачно прошел вечер? Только, пожалуйста, не говори мне, что ты провела его с Маркусом.

Джейд многозначительно на меня смотрит.

– Этот Главный Идиот ничего не получит. Если бы я с кем-то переспала, то угощала бы тебя шампанским, а не булочкой с черникой. Нет, к сожалению, мне не повезло, но кое-что я тебе расскажу. – Она подходит к шкафу и убирает сумочку. – Но сначала хочу узнать, как ты съездила. Как мама?

– Прекрасно… и ужасно, – улыбаюсь я, а потом рассказываю ей о встрече с мамой, Бобом и проведенных вместе двух днях. – Мне так стыдно. Я сломала ей жизнь.

Джейд берет меня за руку.

– Послушай, первый шаг ты уже сделала, извинилась, теперь надо совершить второй. Прости же наконец себя, Аннабель.

– Постараюсь. Знаешь, все получилось как-то просто, мне надо сделать что-то большее, по-настоящему искупить все, что я натворила.

– Ты уже понесла наказание, ты ведь столько лет провела без матери.

Я киваю, но по-прежнему считаю, что этого мало.

Джейд указывает на кресло.

– Садись, и начнем гримироваться.

Я устраиваюсь поудобнее и принимаюсь описывать ей красоты винодельни, а потом то, как мы ужинали с Эр-Джеем.

– Тебе он нравится?

– Да, нравится. Но люблю я Майкла. – Я разворачиваюсь и беру стопку конвертов. – Хватит обо мне. Признавайся, что произошло за то время, пока меня не было? Как папа?

Джейд смотрит на меня в зеркало.

– Я ему призналась.

Мне плохо видно ее глаза, и я ерзаю, чтобы разглядеть их.

– И что?

– Мы сидели на диване, просматривали старые фотографии, папа вспоминал прошлое. Для него теперь все прошлое, никакого будущего. Мы наткнулись на одну фотографию: мы с ним у нашего старого дома в Лесель. Нас тогда Натали снимала. Мы с папой мыли его старый «бьюик-ривьеру» и в шутку брызгали друг друга. – Она улыбается. – Я помню все так отчетливо, словно это было утром. Мама была зла на нас за тот беспорядок, что мы устроили потом в доме. Мы ведь пришли все мокрые.

– Какие милые воспоминания.

– Да, точно. Потом папа посмотрел на меня и сказал: «Джейд, милая, ты всегда была прекрасной дочерью». Я тогда отчетливо поняла, что скоро его потеряю. И папа понял. – Она кладет расческу. – Я не могла смолчать. Я взяла сумку и достала камушки, потом села рядом с папой и протянула ему их. Я сказала: «Прости, папа. Я лгала тебе все эти годы. Эрика Уильямс выпила тогда на вечеринке». Папа взял один камушек и передал его мне. Знаешь, у меня тогда сжалось сердце. Я решила, что папа меня не простит, но он погладил меня по щеке и улыбнулся. «Солнышко, я всегда это знал», – сказал он.

Я глажу Джейд по плечу.

– Папа все эти годы ждал, когда я пойму, что доверяю ему настолько, чтобы признаться. Только сейчас я поняла: он любил меня так сильно, что был готов услышать правду и принять. Так было всегда.

В среду студия забита до отказа. Как и было обещано, в эфире «Шоу Анны Фарр», часть вторая. На этот раз я исполняю роль ведущей и гостьи одновременно. Впрочем, Клаудия опять вместе со мной на сцене. Несмотря на несколько пар приглашенных матерей и дочерей, воссоединившихся после расставания, в центре внимания только я. Всю прошедшую неделю Стюарт постоянно давал рекламные ролики о том, что Анна Фарр расскажет в следующем выпуске своей программы о примирении с матерью. Разумеется, я не собиралась рассказывать на камеру все, но Стюарту это знать не обязательно.

Мы уже двадцать минут в эфире, а меня не покидает чувство стыда. Сейчас я предстану перед многотысячной аудиторией как великодушная дочь, простившая непутевую мать.

Мы переходим к теме значимости близких отношений между мамой и дочкой, и Клаудия засыпает меня и гостей вопросами. Я рассказываю о том, что мама выбрала не меня, а Боба, но говорю почти намеками, не вдаваясь в подробности, даю понять, что не обвиняю маму за то, что она оставила дочь. Однако мне ясно, как мои слова понимает аудитория. Я с облегчением вздыхаю, когда приходит время ответов на вопросы из зала. Осталось двадцать минут. Шоу почти закончено.

Женщина средних лет берет меня за руку.

– Анна, я вами восторгаюсь. Меня и моих братьев и сестер тоже бросила мать, но я так и не смогла ее простить. Как вам удалось найти в себе силы сделать это?

У меня холодеют руки.

– Спасибо вам. Не уверена, что заслужила ваше восхищение. Моя подруга Дороти раньше меня поняла, что мне необходимо помириться с мамой. Она оказалась права.

– Но, Анна, ведь ваша мама отказалась от вас.

Мне хочется крикнуть на весь зал, что не она предала меня, а я ее.

– Да, за шестнадцать лет мы ни разу не разговаривали, но я не считаю это предательством с ее стороны. Я всегда знала, что мама меня любит.

– Любит? – Женщина качает головой. – Странный способ дать это понять своему ребенку. Вы удивительный человек, если искренне так считаете.

Женщина садится на место, а я подхожу к другой гостье, поднявшей руку.

– Нам, матерям, сложно понять вашу маму. Ясно, почему у нее не хватило смелости прийти сегодня в эту студию. Ей было очень тяжело. Поэтому ее здесь нет?

– Вовсе нет. Это я была против ее прихода. Если бы я попросила, мама непременно бы приехала.

– Анна, вы настоящий герой. Несмотря на недостаток материнского воспитания, вы стали добрым и великодушным человеком. И, надо сказать, очень успешным. Интересно, вы понимаете, каковы были мотивы такого поведения вашей мамы? Может быть, она пытается восстановить ваши отношения, потому что вы стали знаменитой и состоятельной?

Я с трудом сохраняю на лице улыбку. Маму все считают эгоистичной, бессердечной приспособленкой. Да как они смеют? Стараюсь унять закипающий гнев, напоминая себе, что я сама стала причиной такого отношения людей. Я обвинила маму в предательстве, а сама получила роль любящей и милосердной жертвы. После того, что узнала за последние два месяца, я сама себе противна.

– Мы не раз слышали, – продолжает женщина, – о том, как у знаменитых детей сразу находится много родственников…

Я не могу позволить, чтобы маму обвиняли в подобном. Пора все расставить по своим местам. Внутренний голос напоминает мне слова Фионы: «Сделать выбор удивительно просто – надо решить, хочешь ли ты на всю жизнь огородить себя от мира или жить открыто, ничего не стыдясь».