В голове плота сидел Ван Гань с Чэнь Эр на руках.

Посреди плота Чэнь Би обнимал Ван Дань и, то плача, то смеясь, восклицал:

– Ван Дань, ну рожай же быстрее! Пусть появится на свет новая жизнь! Родишь, и они больше не посмеют давить на нас! Вань Синь, Львенок, вы проиграли! Ха-ха-ха, вы проиграли!

Струйки слез текли по его заросшему щетиной лицу.

И тут Ван Дань издала душераздирающий вопль, от которого волосы встали дыбом.

Когда катер и плот тесно сблизились, тетушка перегнулась и протянула руку.

– Убери свои дьявольские когти! – злобно прошипел Чэнь Би, хватаясь за нож.

– Это не дьявольские когти, – спокойно проговорила тетушка, – а рука врача-акушера.

В носу засвербило, и я, озаренный пониманием, крикнул:

– Чэнь Би, немедленно пусти тетушку на плот! Дай ей принять роды!

Я зацепился багром за столбик плота, и тетушка, тяжело переваливаясь, спустилась на плот.

За ней на плот спрыгнула Львенок, закинув за плечо аптечку.

Когда она разрезала ножницами пропитанные кровью штаны Ван Дань, я отвернулся, но руками намертво вцепился в шест, чтобы катер и плот нисколько не расходились.

Перед глазами стоял схваченный мимолетным взглядом образ Ван Дань, лежащей на плоту, все тело ниже пояса в крови. Тельце маленькое, живот высится, словно негодующий страшный дельфин.

Река несет свои бурные воды, не останавливаясь ни днем, ни ночью[77]. Посреди нависших туч молний прорвался солнечный свет. Дракон груженных персиками плотов поворачивал то головой, то хвостом. Поплыл по течению и мой плотик, которым никто не управлял.

Я ждал. Ждал посреди завываний Ван Дань, среди журчания волн, среди громкого рева ослов на берегу.

На плоту раздался хриплый плач младенца.

Резко обернувшись, я увидел, как тетушка двумя руками держит преждевременно родившегося ребенка, а Львенок обматывает ему бинтом животик.

– Опять девочка, – сказала тетушка.

Упавший духом Чэнь Би повесил голову, похожий на сдувшееся колесо. Он раз за разом бил себя кулаками по голове, мучительно приговаривая:

– Небо оставило меня без потомства… Небо оставило меня без потомства… Не думали пять поколений рода Чэнь, что на мне все закончится…

– Ну и скотина же ты! – выругалась тетушка.

На обратном пути катер тетушки с Ван Дань и новорожденным на борту мчался во всю мощь, но спасти жизнь Ван Дань так и не удалось.

Как рассказывала Львенок, перед смертью Ван Дань почувствовала себя лучше, как говорится, стала светиться отраженным светом и какое-то время была в ясном сознании. Кровотечение у нее прекратилось, лицо походило на золотую фольгу. Она улыбнулась тетушке и вроде бы что-то произнесла. Тетушка приблизила к ней ухо. Что Ван Дань сказала тетушке, Львенок не расслышала, но тетушка наверняка все услышала ясно. Потом золотистый цвет на лице Ван Дань померк и сменился серовато-белым. Глаза округлились, но уже не испускали света. Тело съежилось, как мешок, из которого вытряхнули зерно, или как кокон, покинутый мотыльком. Тетушка сидела рядом с телом Ван Дань, низко опустив голову. Просидев так довольно долго, она встала, глубоко вздохнула и проговорила, то ли обращаясь ко Львенку, то ли говоря сама с собой:

– Ну вот что это такое?

Недоношенная дочка Ван Дань – Чэнь Мэй – благодаря умелому уходу тетушки и Львенка в конце концов миновала опасный период и выжила.

Дорогой господин Сугитани,

С тех пор как после выхода на пенсию мы перебрались в Гаоми, незаметно прошло три года. За это время были и сложности, но в конце концов случилось и большое радостное событие. Ваша оценка материалов, связанных с тетушкой, которые я Вам посылаю, настолько высока, что я весь трепещу. Вы считаете, что после дополнений и правки из них может получиться произведение для публикации, но меня мучают сомнения. Во-первых, я боюсь, что издательства не захотят принять произведение на такую тему, а во-вторых, даже если его издадут, тетушка может рассердиться. Хоть я уже кое в чем изо всех сил «скрываю имена старших», но все же многие вещи, от которых она расстраивается, вылезают наружу. Что касается меня самого, я действительно хотел использовать метод, о котором я Вам упоминал: признаваясь в совершенных ошибках, надеюсь как-то облегчить свою вину. Ваши утешения и наставления во многом очистили мне душу. И раз уж сочинительством смогу искупить вину, продолжаю писать без остановки. Если к искуплению сможет привести лишь честный рассказ, я при письме обязательно буду держаться правды.

Лет десять назад я говорил, что, когда пишешь, нужно затрагивать самые мучительные места в душе, то, что человек меньше всего старается вспоминать. Теперь же мне кажется, что следует писать еще и о том, за что человеку больше всего неловко, о самых затруднительных ситуациях. Нужно укладывать себя на прозекторский стол, под увеличительное стекло.

Лет двадцать с лишним назад я заявлял во всеуслышание: я пишу для себя. Когда пишешь, чтобы искупить вину, конечно, можно считать, что пишешь для себя, но этого все же недостаточно; думаю, мне следует писать еще и для тех, кому я нанес ущерб, а еще для тех, кто нанес ущерб мне. Я благодарен им, потому что всякий раз, когда мне наносят ущерб, я думаю о тех, кому ущерб нанес я.

В настоящий момент посылаю Вам, сенсей, написанное с перерывами в течение года. Думаю, рассказам про тетушку на этом конец; после этого я смогу в кратчайшие сроки завершить первоначально задуманную пьесу, где она выступает одним из персонажей.

Каждый раз, когда я при встрече упоминаю о Вас, тетушка выражает искреннюю надежду, что Вы приедете снова. Она даже как-то спросила: может быть, господину Сугитани не по средствам купить билет? Я сказал, что куплю Вам билет сам. Еще она сказала, что на душе у нее много невысказанного и она не может сказать этого никому, но от Вас, если Вы приедете, она ничего не скроет. Говорит, что ей известна некая важная тайна относительно Вашего батюшки, о которой она никогда и никому не рассказывала. Когда это дело раскроется, Вы можете быть в немалой степени ошеломлены. Мне остается только гадать, что это за тайна, сенсей, подождем лучше, когда Вы приедете, и она расскажет Вам все сама.

И вот еще что. В материалах, которые я посылаю на сей раз, об этом упоминается, но лучше сначала сообщу Вам об этом здесь: мне уже скоро шестьдесят, и вот недавно у меня родился ребенок! Не важно, сенсей, каким образом он появился, какими бы неприятностями ни было окружено его появление на свет, я хотел бы попросить Вас, уважаемого человека, пожелать ему счастья; а если есть такая возможность, и предложить для него имя!