По указанию Брежнева создана комиссия по оперативной обработке всей информации и даче предложений. Должны выдавать сводку два раза в сутки. В комиссии, кроме двух отделов ЦК, представлены МИД, КГБ и ГРУ. Дело стоящее, потому что много гонят липы, такой липы, которая должна понравиться начальству. Передо мной «сводка по обстановке на 9.00 19.8.68». Маршал Гречко докладывает ЦК, что авторитет Дубчека в стране «начинает падать», что секретарь ЦК КПЧ Ленарт «не утратил популярности в партии и народе», что вместе с ним «наибольшим доверием» пользуются члены президиума ЦК Швестка, Кольдер, Биляк и секретарь ЦК Индра. Если так — зачем «крайние меры»? На самом деле — все как раз наоборот. Культ Дубчека не поколеблен. А остальные — типичные генералы без армии. Надеюсь, что комиссия позволит более здраво судить о происходящем.

В порядке примечания. У ЦК помимо МИДа было два основных источника информации: КГБ (1-е Главное управление, которое позже стало Службой внешней разведки) и ГРУ (Главное разведывательное управление Министерства обороны). Поскольку МИД считался точкой отсчета разведывательных координат, а МИД долгое время располагался рядом с Лубянкой, на аппаратном сленге комитет обозначался как «ближние соседи», а ГРУ как «дальние соседи». «Соседи», естественно, конкурировали. И это хорошо. Плохо, что в обоих ведомствах питали слабость к «корректировке» информации. Старались, по мере возможности, не слишком огорчать начальство, убирать сомнительные моменты, припудривать факты, избегать ответственных выводов.

Насколько я мог наблюдать, информация комитета в принципе пользовалась приоритетом. Но вот с апреля по октябрь, когда я плотно занимался Чехословакией и каждый день через меня проходил весь поток информации, мои приоритеты изменились. Сообщения ГРУ в целом давали более объективную и полную картину. По ходу дела познакомился с «грутниками». Мне объяснили, что информация могла бы быть еще более интересной и оперативной, если бы до отсылки «наверх» она не ложилась на столы руководящих «редакторов». И мы, нарушая все порядки, договорились, что я буду иметь возможность смотреть первоисточники. Что я и делал иногда по утрам. И никто из нас не подвел друг друга, не проболтался…

Одно цепляется за другое. За три года до Пражской весны в Китае начиналась «культурная революция». Но из Пекина шли какие-то маловразумительные депеши. Я тогда совсем не был отягощен знанием аппаратных порядков и нравов. Спокойно позвонил «ближним» и попросил приехать кого-нибудь из китаистов и разъяснить. Приехал (в смысле — площадь перешел) и разъяснил.

— Почему не информируете?

— Это не в моей компетенции.

Андропов простудился сильно, лежал в больнице. Отправился к нему с очередными бумагами. И взахлеб рассказал о том, что происходит в Пекине. И откуда я это знаю. Не обладая даром художественного слова, не могу описать реакцию Ю. В. Такой взбучки я ни до, ни после не получал. Какие-то, видимо, я затронул чувствительные аппаратные струны. Но какие — до сих пор не понимаю. Это и к лучшему. Если бы понял, наверное, не решился бы на самодеятельность с ГРУ.

Возвращаюсь в Прагу. Сегодня «нездоровые силы» (Дубчека, Черника, Смрковского и еще несколько человек) вежливо взяли под локотки и вывезли в Польшу. Думаю, что в Москву доставят.

23 августа. «Здоровые силы» уговаривали президента Свободу возглавить правительство. Свобода отказался, сказав, что есть законное правительство — правительство Черника.

Главные «здоровые силы» боятся быть в городе и живут в посольстве. Еще раз настойчиво попросили, чтобы «ни при каких обстоятельствах» не был раскрыт список лиц, подписавших заявление о вводе войск в ЧССР.

Посол запросил дополнительно 150 раскладушек и 100 банок красной икры.

В Москву прилетел Свобода. Привезли интернированных чехословацких руководителей. Кажется, нашим стало понятно, что без возвращения ядра старой команды (Дубчека, Черника и пр.) положение не стабилизируется. Тем более что Мазуров, который 21 августа был отправлен в Прагу для оперативного руководства, слал панические телеграммы (не знаю уж по каким соображениям, но он подписывался «Трофимов», Брежнев же был закодирован как «Железнов»): или возвращайте Дубчека, или тут все взорвется! Начались «переговоры».

Наш замысел таков. С одной стороны, подписать благостную официальную декларацию, а с другой — секретный протокол, содержащий перечень необходимых политических перемен. На тот случай, если Дубчек заартачится, стали готовить «оккупационный статут». Для этого создали группу: В. С. Семенов (германский опыт!), В. М. Фалин, В. В. Загладин, О. Н. Хлестов, А. Е. Бовин.

24 августа. Продолжались «переговоры». Видел, как, выйдя из комнаты, где им выламывали руки, Черник заплакал. Сел в углу и вытирал слезы. Суровая штука — «интернациональная помощь».

Из Чехословакии по линии военных поступает тревожная информация, что наши солдаты, да и офицеры, контактируя с населением, не могут толком объяснить, зачем они здесь, не видят никакой «контрреволюции», начинают ругать тех, кто их сюда послал. Одновременно сообщается, что личный состав чехословацкой армии все более враждебно относится к интернациональному воинству. Растет вероятность эксцессов.

Громыко вместе с Семеновым и Фалиным работали над секретным протоколом. Загладину и мне поручено основное содержание протокола изложить в виде постановления президиума ЦК КПЧ (что запретить, кого вывести из правительства, кого — из ЦК, согласиться с нахождением войск до «нормализации»).

Записано: «Итак. Мы провалились стратегически. Неправильно оценили обстановку. Крупнейшая политическая ошибка за послевоенное время.

Мы провалились тактически. Не сумели обеспечить поставленную задачу, скоординироваться со „здоровыми силами“.

Кто отвечает? По стратегии П/Б. Но это, видимо, еще не скоро. По тактике — Совпосольство и КГБ».

Вечером рассуждал на эту тему, но не так остро, в информгруппе.

25 августа. Собирается «пятерка». Будут одобрять.

Блатов «по секрету» сообщил, что Андропов звонил Катушеву и ругался по поводу «нездоровых настроений», которые Бовин распространяет в информгруппе.

26 августа. «Переговоры» завершились. Вместо декларации приняли коммюнике. Отказался подписать бумаги только Кригель.

На этом мой «дневник» кончается.

* * *

В конце августа сочиняли информационные письма для нашей партии и для братских партий. Логика: вошли, потому что угрожала контрреволюция. Значит, надо доказать, что контрреволюция была. Доказательства? Обнаружены склады оружия, тайно доставленного из ФРГ. На самом же деле это были склады оружия народной милиции. Обнаружены подпольные радиостанции, которые, ясное дело, заброшены «оттуда». На самом же деле, как я уже писал, это были радиоточки, заготовленные на случай войны. И самое простое: контрреволюционер — это тот, кто требует вывода наших войск.

В начале сентября пришел список нового состава президиума ЦК КПЧ. Состав этот вызвал почти истерику. По указанию свыше начали сооружать «жесткое» послание Дубчеку. На жесткости настаивал и Андропов. Но вдруг подул другой ветер. На политбюро выступил Брежнев и сказал, что реализация московской договоренности — трудное дело. Не надо мешать чехам, все время шпынять их. Надо работать с теми людьми, которые есть. А то посольство ориентируется только на тех, кто ничего, кроме оккупационного режима, посоветовать не может.