Поступили данные КГБ о потерях. На 8 сентября убито советских военнослужащих — 61 человек (из них — 11 офицеров), ранено 232 человека (офицеров 36). Выведены из строя 1 танк, 1 вертолет, 1 самолет и 43 автомашины и бронетранспортера.

По данным МИДа, действия «пятерки» полностью или с небольшими оговорками одобрило 21 государство (из них — 13 «безоговорочно»). В этом списке, разумеется, Ирак, Куба, КНДР, Ливия, ДРВ, Сомали… Резко отрицательная реакция — 29 государств, включая Китай, Югославию и Румынию. И «сравнительно умеренная реакция» (то есть ругают, но не матом) у 23 государств.

Картина в коммунистическом движении: поддержали 26 партий. Ни одной крупной, заметной.

Для подготовки доклада на пленуме по итогам чехословацкой акции пригласил Брежнев. Привожу запись его напутствия.

— Нельзя не видеть, что в Праге что-то делается. Правда, хитрят. Но все-таки XIV съезд опрокинули, протокол их пленум признал. Убрали ряд лиц.

— В условиях, когда сильны социал-демократические настроения, когда дает о себе знать швейковский характер, мы должны проявлять максимум терпения.

— Наша акция — героический, мужественный поступок. Армия хорошо себя показала. Страху нагнали, но без кровопролития.

— В связи с последними событиями мы поднялись на гребень политической волны в мировом масштабе. Видим плюсы и минусы. Надо теперь осмыслить в теоретическом плане. Идет раздрай в мировом коммунистическом движении. Откуда опасность? Сползание с классовых позиций, национализм + ревизионизм.

— При Тольятти еще началось. Что Лонго внес за эти четыре года? Ничего! Вечно с запахом социал-демократии. Одного у нас тронут — а там кричат. Забывают, что СССР — оплот мировой революции, сила, которая защищает марксизм-ленинизм. Они все борются за голоса. Просят у нас миллионы долларов и радуются, если увеличат число мандатов. Разве они призывают рабочий класс — ну, не к диктатуре пролетариата, а к захвату власти?

— А французы? Десять миллионов бастовало, а они спасовали.

— Кто может в защиту чистоты и величия марксизма-ленинизма выступить? Кто может поднять голос об опасности? Венгры, немцы — к ним не прислушаются. Только КПСС. Пусть другие колеблются. Важно, чтобы наша партия не колебалась.

— Пройдет месяц-другой, и все опять будут нас слушать.

— Теперь выявились те, кто сразу понял, кто заблуждается.

— Мы не можем поддаваться этому брожению. Кое-кто говорит у нас — как бы не нарушить единство. А зачем нам единство со шведами? На какой основе это единство?

— Мы должны поблагодарить наших рабочих, крестьян, интеллигенцию за то, что они верны КПСС, поддержку оказали. Если будем прислушиваться к одному интеллигенту — сами заблудимся.

— Надо бы пойти к рабочим и сказать — вот я из рабочей семьи. Хочу по-простому рассказать…

— В теоретическом плане надо на пленуме затронуть эти вопросы. Одна-две главные цитаты из Маркса и Ленина. Не надо обижать компартии Франции или Италии, но сказать надо.

— Вывод — мужественный, героический поступок. Нам нельзя оправдываться. Мы защитили дело социализма в Европе.

Я, конечно, понимал, что ввод войск в Чехословакию, вся эта многомесячная нервотрепка отразятся на умонастроении Брежнева, на его психологии, на подходе к тем или иным проблемам. Но столь резких, стремительных перемен я не ожидал. Вместо привычного рассудительного тона, вместо желания разобраться в проблемах, вместо апелляции к практике, к реальности набор идеологических клише худшего пошиба. Из чехословацкой купели вышел другой Брежнев… Мне могут возразить: ты просто идеализировал того, «раннего» Брежнева; не Брежнев изменился, изменилась обстановка, в которой более ярко проступили те черты Брежнева, которые не очень были заметны раньше. Как у подпоручика Дуба, которого Швейк должен был узнать и с плохой стороны… Возможно, только уж слишком заметно.

Где-то на этих же днях ко мне зашел Александр Иванович Алексеев, бывший посол на Кубе (в девичестве — генерал КГБ). Умный, толковый человек. Два месяца он находился в Праге, поддерживая контакты со «здоровыми силами». Его впечатления. Нас там все ненавидят. Никакой контрреволюции там нет. Просто хотят отойти от нас, попробовать задействовать опыт Югославии. По словам Алексеева, он все это изложил Андропову. На что тот изрек: «Уж если ты, Alexandro, так говоришь…»

Подготовка к сентябрьскому пленуму шла довольно гладко. Работали на даче Горького, что при хорошей погоде нагружает дополнительными положительными эмоциями. Брежневу важно было получить от ЦК одобрение политики «интернациональной помощи». Это было нетрудно. Полный «одобрямс» прозвучал отчетливо.

На начало октября намечались переговоры с Дубчеком. Он хотел приехать в Москву, чтобы отстоять свое понимание некоторых сюжетов московской договоренности. В Москве это понимали. Обстановка была нервной и напряженной. Усиливается намерение — записано на одном из моих листков — «выложить Дубчеку все». Подготовленный в консультантской группе проект коммюнике Катушев забраковал как либеральный.

2 октября позвонил посол ЧССР Коуцкий и попросил срочно встретиться. Я был очень занят. Но поскольку знал Коуцкого давно и мы, как говорится, дружили семьями, поехал в посольство. Привожу запись беседы, которую утром 3-го передал Брежневу.

«В процессе беседы т. Коуцкий говорил о том, что, по его мнению, нынешнее руководство ЦК КПЧ не собирается выполнять достигнутую в Москве договоренность. Правда, заметил т. Коуцкий, о необходимости действовать в соответствии с Московским протоколом сейчас говорят все. Однако это лишь слова. В действительности же происходит другое.

Тов. Коуцкий с раздражением говорил о том, что т. Дубчек и его люди активно поддерживают „шайку“ провокаторов, которые засели в органах массовой информации и продолжают нагнетать в стране националистические страсти. Если говорить о кадровой политике т. Дубчека, то она сводится к тому, что он „выбрасывает за борт“ людей, которые проявляют малейшие чувства симпатии к Советскому Союзу.

В стране, продолжал т. Коуцкий, складывается, причем не без воздействия сверху, культ личности Дубчека. Когда он приезжает на работу, его уже ждут толпы людей. Девушки преподносят ему цветы. Здесь же обязательно присутствуют операторы кинохроники и телевидения. По линии идеологического отдела ЦК КПЧ дана команда всячески популяризировать письма, направленные в адрес Дубчека. В частности, апологетический анализ этих писем был дан в журнале „Живот страны“ под выразительным заголовком „Любимый“.

Тов. Коуцкий сказал, что, по его сведениям, аппарат ЦК КПЧ фактически не функционирует. Отделы никаких заданий не получают и материалов для президиума и секретариата не готовят. Поскольку, заметил т. Коуцкий, трудно себе представить работу руководства без аппарата, то можно предположить, что существует другой аппарат, на который опирается руководство ЦК КПЧ.

Имея в виду предстоящие переговоры, т. Коуцкий несколько раз подчеркивал, что необходимо активно „нажать“ на т. Дубчека и заставить его осуществить „непопулярные мероприятия“, может быть, выступить с заявлениями, в которых самокритично оценить деятельность партийного руководства в послеянварский период.