«Ах ты, дрянь! Тупая толстая дура! Ты что задумала?!»

А может: «Ах ты, дрянь! Тупая толстая идиотка! Ты чего творишь?!»

А потом: «Я знаю, он тебя обидел, но чего ты ждала?»

Я села в машину, руки дрожали. Я с трудом достала ключи. Робби по-прежнему стоял рядом и не успокаивался:

– Да, мотай отсюда, лживая сучка. Ты ведь не думала, что девушка тут? Просто нашла предлог? И приехала увидеть меня. Хочешь продолжения?

Я слышала, как он смеялся, переходя улицу.

– Никаких шансов, киска. Все в прошлом. Ты, может, и похудела, но осталась такой же идиоткой.

Я тронулась с места, чуть отъехала, и двигатель заглох. Выругавшись, я снова повернула ключ зажигания и, когда мотор завелся, выжала до отказа педаль газа, стремясь побыстрее оказаться как можно дальше от него и всего, что произошло. Я понимала, что должна беспокоиться о Лине, но не могла думать ни о чем, кроме одного: ты не знала!

Ты не знала, что он меня изнасиловал.

Когда ты сказала: «Мне жаль, что он тебя обидел», ты имела в виду то, что он оттолкнул меня. А когда говорила: «Но чего ты ждала?», ты, конечно, имела в виду, что он так поступил, потому что я еще маленькая. А когда спросила: «Неужели в глубине души тебе не понравилось?», ты имела в виду не секс, а воду.

Мир, в котором я жила, рухнул. Я была слепа и даже не допускала сомнений. А ты ничего не знала.

Я съехала на обочину и разревелась – мое тело сотрясали рыдания от осознания жуткой правды: ты ничего не знала. Все эти годы, Нел. Все эти годы я приписывала тебе ужасную жестокость, а чем ты это заслужила? Чем? Все эти годы я тебя не слушала, постоянно отказывалась тебя выслушать. А теперь мне самой казалось невероятным, как я могла не понять, что вопрос «Неужели в глубине души тебе не понравилось?» относился к реке, к той ночной воде. Ты хотела знать, что чувствует человек, отдаваясь во власть воды.

Я перестала плакать. В голове прозвучал твой голос: «У тебя нет на это времени, Джулия», и я улыбнулась.

– Я знаю, – громко ответила я. – Я знаю.

Меня больше не трогало, что думал Робби, мне было не важно, что он всю жизнь считал, будто ничего не сделал, – для мужчин вроде него это обычная вещь. И какая разница, что он думал? Для меня он был пустым местом. Для меня всегда имела значение ты: что ты знала, и чего не знала, и что я всю жизнь наказывала тебя за то, чего ты не делала. А теперь я не могла сказать тебе, как мне жаль.

Вернувшись в Бекфорд, я остановила машину на мосту, спустилась по мшистым ступенькам и направилась по тропинке к реке. Было чуть за полдень, становилось прохладнее, поднимался ветер. Не лучшее время для купания, но я так долго ждала и хотела быть там, с тобой. Только так я могла снова оказаться рядом, другого способа не существовало.

Я сняла туфли и, оставшись в джинсах и футболке, немного постояла на берегу. Потом медленно двинулась вперед: первый шаг, второй, третий. Чувствуя, как ноги начали вязнуть в иле, я закрыла глаза, но не остановилась. Когда вода сомкнулась у меня над головой, я сквозь невольный ужас вдруг осознала, что на самом деле ощущение было приятным. По-настоящему приятным.

Марк

На бинте, которым была перевязана рука Марка, проступила кровь. Он плохо наложил повязку и, несмотря на все попытки расслабиться, продолжал изо всех сил сжимать руль. У него ныла челюсть, а за глазами пульсировала острая боль. Голову снова сжали тиски. Он чувствовал, как они выдавливали кровь из вен и череп начинал трещать, будто вот-вот расколется. Он дважды останавливал машину на обочине и выходил, чтобы не испачкать рвотой салон.

Он понятия не имел, куда ехать. Сначала он направился на север, в сторону Эдинбурга, но потом передумал. А вдруг они ждут его именно там? Выставят на въезде полицейские кордоны, посветят фонарем в лицо, грубо вытащат из машины и тихо предупредят, что дальше будет только хуже? Намного хуже. Он развернулся и поехал в другую сторону. От сильной боли голова отказывалась соображать. Ему надо остановиться, перевести дух, составить план. Марк свернул с шоссе и поехал в сторону побережья.

Все, чего он так боялся, теперь наверняка произойдет. Перед глазами мелькали картины из будущего, будто записанного на пленку, и он прокручивал ее снова и снова: полицейские в дверях, журналисты выкрикивают вопросы, пока его ведут к машине, набросив на голову одеяло. Окна с новыми стеклами вновь забрасывают камнями и разбивают. Стены дома разукрашивают надписями, почтовый ящик мажут дерьмом. Суд. Господи, суд! Лица родителей, когда Лина повторит свои обвинения, вопросы суда: когда, где и сколько раз? Стыд. Приговор. Тюрьма. Все, о чем он предупреждал Кэти, когда говорил, что его ждет. Он не вынесет этого. Не сможет перенести.

В ту июньскую пятницу он ее не ждал. Она должна была пойти на чей-то день рождения, пропустить который не могла. Он помнил, как открыл дверь, увидел ее и сначала обрадовался, как радовался каждой их встрече, но потом заметил у нее на лице тревогу и беспокойство. Сегодня видели, как на школьной парковке он о чем-то разговаривал с Нел Эбботт. О чем они говорили? Почему он вообще с ней разговаривал?

– Меня видели? Кто? – изумился он, решив поначалу, что Кэти ревнует.

Кэти отвернулась и почесала затылок, как всегда делала, когда нервничала или смущалась.

– Кэти, в чем дело?

– Она знает, – тихо ответила Кэти, глядя в сторону.

Земля разверзлась у него под ногами, и он почувствовал, что летит в бездонную пропасть. Он схватил ее за руку и повернул к себе.

– Мне кажется, что Нел Эбботт знает, – повторила она.

И потом рассказала все – и о чем лгала, и что скрывала. Лина была в курсе уже несколько месяцев, брат Кэти тоже.

– Господи! Господи, Кэти, почему ты не сказала мне? Как ты могла… Господи!

Никогда раньше он на нее не кричал и теперь видел, как она напугана и расстроена, но остановиться уже не мог.

– Ты понимаешь, что теперь со мной сделают? Ты понимаешь, черт тебя побери, как поступают в тюрьме с извращенцами?

– Но ты не извращенец! – закричала она.

Он схватил ее за плечи (воспоминание об этом даже сейчас окатило его жаркой волной стыда).

– Он самый! И сделала меня им ты!

Он велел ей уходить, но она отказывалась. Просила и умоляла. Клялась, что Лина ни за что не проболтается. И никогда никому ничего не скажет. «Лина любит меня. И ни за что не сделает мне больно». Она убедила Джоша, что все давно кончено, да ничего такого и не было, что переживать не из-за чего, а если он не станет молчать, то разобьет родителям сердце. Но Нел?

– Я даже не уверена, что она знает, – сказала Кэти. – По словам Лины, она могла слышать какие-то обрывки…

Она не закончила фразы, и по ее взгляду он понял, что она лжет. Он не мог ей верить, ни единому ее слову. Эта чудесная девушка, очаровавшая и околдовавшая его, не заслуживала доверия.