Меня вдруг захлестнула такая волна горечи, что я покачнулась. Все произошло так, Нел? Ты действительно покончила с собой из-за чувства вины и отчаяния?

Ты отчаялась, потому что тебя некому было поддержать: дочь злилась и не находила себе места от скорби, а я… ты точно знала, что я не отвечу на звонок. Ты отчаялась, Нел? И покончила с собой?

Я чувствовала на себе взгляд Лины и знала, что она видит мой стыд, видит, что я наконец поняла: в этом есть и моя вина. Но она казалась просто уставшей, а не торжествующей или удовлетворенной.

– Я не стала ничего рассказывать полиции, потому что не хочу, чтобы об этом узнали. Не хочу, чтобы ее винили, во всяком случае, больше, чем сейчас. Она так сделала не потому, что желала зла. И пострадала достаточно. Она пострадала за то, в чем не было ее вины. Ни ее, ни моей. – Лина слабо улыбнулась. – Ни твоей. Ни Луизы, ни Джоша. Это не наша вина.

Я хотела ее обнять, но она отстранилась.

– Не надо, – попросила она. – Пожалуйста, мне просто… – Она запнулась и вздернула подбородок. – Мне надо просто побыть одной. Немного. Пойду пройдусь.

Я отпустила ее.

Никки

Никки отправилась поговорить с Линой Эбботт, как и просила ее Дженни. Осень уже заявляла свои права, и на улице посвежело, поэтому Никки натянула черное пальто, сунула страницы во внутренний карман и пошла к Милл-Хаус. Но возле дома Эбботтов ходили какие-то люди, а ей не хотелось с ними общаться. Особенно после того, как эта Уиттакер заявила, что Никки интересовали только деньги и она хотела нажиться на чужом горе, а это вовсе не так. Она желала совсем другого, но никто не хотел ее слушать. Немного постояв и понаблюдав за домом, она почувствовала, что заболели ноги, и побрела назад. Иногда она ощущала себя на свой возраст, но чаще – на возраст своей матери.

Ей хотелось, чтобы день поскорее закончился и обошелся без очередной ссоры. Дома она задремала в кресле и проснулась с ощущением, что видела, как Лина направлялась к заводи. Может, ей это приснилось, а может, было предчувствием. Позже, когда уже совсем стемнело, она перестала сомневаться, окончательно убедившись в том, что действительно видела, как Лина, будто призрак, решительно шла через площадь. В своей маленькой темной комнате Никки почувствовала дуновение воздуха, когда та проходила мимо, ощутила исходившие от нее волны энергии и вскочила, забыв о своем возрасте. Девушка шла не просто так, а имела цель. Внутри нее пылал огонь, она была опасна. С такой лучше не связываться. Увидев Лину в таком состоянии, Никки вспомнила саму себя много лет назад, когда ей хотелось выскочить на улицу, пуститься в пляс или завыть на луну. Что ж, хоть ее танцы и остались в прошлом, но, как бы ни болели ноги, она должна сегодня оказаться у заводи. Ей хотелось почувствовать их присутствие, всех этих женщин и девушек, доставлявших проблемы, опасных и несущих гибель. Ей хотелось ощутить их ауру, искупаться в ней.

Она выпила четыре таблетки аспирина, взяла палку, медленно и осторожно спустилась по ступенькам, вышла через заднюю дверь на аллею позади магазинов и заковыляла к мосту.

Путь казался очень долгим, сейчас все занимало немыслимо много времени. В молодости об этом никто не предупреждал, никто не говорил, каким медленным станет каждое движение и как это будет раздражать. Наверное, будучи медиумом, она могла это предвидеть. Эта мысль ее рассмешила.

Никки помнила, какой легкой была в молодости, быстрой, словно гончая. Тогда они с сестрой бегали по берегу наперегонки. Они носились сломя голову, подоткнув подолы юбок и чувствуя ступнями сквозь тонкую подошву кед каждый камушек и каждую неровность почвы. Остановить их было невозможно. Позже, много позже, когда они повзрослели и стали степеннее, они часто встречались на этом же месте и подолгу гуляли, иногда не произнося ни слова несколько километров.

Во время одной из таких прогулок они заметили на ступеньках коттеджа Уордов Лорен, которая сидела с сигаретой в руке, прислонившись к двери. Дженни ее окликнула, и Лорен подняла голову – ее щека переливалась всеми цветами заката.

«Ее муж сущий дьявол», – заметила тогда шепотом Дженни.

Черта помяни, он и явится. Никки стояла на мосту и вспоминала сестру, облокотившись на холодные каменные перила и глядя на воду, как вдруг почувствовала его. Она ощутила его приближение еще до того, как увидела. Она не произносила его имя, но, наверное, шепот Дженни заставил явиться сатану их маленького городка. Никки повернула голову и увидела, как он шел по восточной стороне моста с палкой в одной руке и сигаретой в другой. Никки плюнула на землю и пробормотала заклинание, как всегда делала при встрече с ним.

Обычно она этим удовлетворялась, но сегодня – может, потому, что ощущала дух Лины, или Либби, или Энн, или Дженни, – она его окликнула.

– Теперь уже скоро, – произнесла Никки.

Патрик остановился и поднял голову, будто удивившись ее присутствию.

– Что? – прорычал он. – Что ты сказала?

– Я сказала, что теперь уже скоро.

Патрик сделал шаг вперед, и она снова ощутила, как ее окатила волна потустороннего жара, заставив выкрикнуть:

– Они со мной разговаривали!

Патрик досадливо махнул рукой и что-то пробормотал – она не разобрала, что именно, – и продолжил свой путь. Но дух не унимался.

– Моя сестра! Твоя жена! И Нел Эбботт! Все они говорили со мной. И у нее был твой номер, верно? У Нел Эбботт? – крикнула она.

– Заткнись, старая дура, – огрызнулся Патрик. Он сделал вид, будто собирался подойти, и Никки отпрянула. Он засмеялся и снова отвернулся. – В следующий раз, когда будешь разговаривать с сестрой, – бросил он через плечо, – передай ей от меня привет.

Джулс

Я ждала возвращения Лины на кухне – звонила ей, оставляла голосовые сообщения. Я очень беспокоилась, и в голове все время звучали твои упреки – что я не пошла за ней, а вот ты за мной пошла. Мы с тобой видим ту ситуацию по-разному. Я знаю это точно, потому что прочитала в твоей рукописи: «Когда мне было семнадцать лет, я вытащила из воды сестру, не дав ей утопиться». Звучит героически, если не знать всех обстоятельств. Ты не написала, что этому предшествовало: ни слова о футболе, крови или Робби.

Или о заводи. Ты написала: «Когда мне было семнадцать лет, я вытащила из воды сестру, не дав ей утопиться», но какая же у тебя избирательная память, Нел! Я помню, как ты держала меня за шею, как я отчаянно вырывалась, помню агонию лишенных воздуха легких и охватившую меня холодную панику – даже в том глупом, безысходном, пьяном оцепенении я понимала, что тону. Ты удерживала меня под водой, Нел.

Но не долго. Ты передумала. Обхватив за шею, ты дотащила меня до берега, но я всегда знала, что в глубине души тебе хотелось оставить меня в воде.

Ты просила никому об этом не рассказывать, взяла с меня обещание не делать этого ради мамы, и я согласилась. Наверное, я ждала, что наступит день, когда мы состаримся, ты изменишься. Тебе станет стыдно, и мы к этому вернемся. Мы поговорим о том, что произошло, что сделала я и что сделала ты, поговорим о твоих словах и о том, как случилось, что мы стали ненавидеть друг друга. Но ты ни разу не сказала, что сожалеешь. И ни разу не попыталась объяснить, как могла так относиться к своей маленькой сестренке. Ты так и не изменилась, а теперь просто умерла, и у меня из груди будто вырвали сердце.