Причины, по которым самоконтроль в любых его проявлениях полезнее обществу, чем самому человеку, сводятся к соотношению затрат и выгод обеих сторон. Скажем, вы хотите бросить курить. Вы понимаете, что не курить — лучше, чем курить, что «некурение» в будущем благоприятно скажется на состоянии здоровья, но бросить все равно очень трудно. Почему?

Потому что краткосрочные плюсы курения перевешивают долгосрочную выгоду для здоровья. Прозвучит дико, но в случае наличия привычки к никотину, если вам хочется сейчас курить, в ваших интересах лучше сделать это, чем отказаться от сигареты. При остром желании затянуться невозможность этого отдается мучительной болью во всем организме. Обуздать эту тягу способны только те, кто помнит о долгосрочной выгоде. Для отдельно взятого человека это борьба между удовольствием в данный момент и пользе когда-нибудь.

Для общества таких компромиссов не существует. Оно не получит никакой краткосрочной немедленной выгоды от вашего курения — не ощутит вкуса, не почувствует от никотина ни кайфа, ни расслабления. Общество считает, что курить плохо, а не курить — хорошо, всегда и при любых обстоятельствах. Если сравнить самоконтроль с волей к власти, то представится преодоление любых препятствий на пути к цели. Сравнение с самоограничением заставляет также задуматься: а какая польза от этого лично нам? Самоконтроль заставляет принести минутное удовольствие в жертву абстрактному счастливому будущему. И оно почти всегда согласуется с целями социума, ведь, как заметил Джон Леннон, для общества ваше кратковременное счастье не имеет значения.

Вначале я упомянул, что человек, по нашему мнению, запрограммирован получать максимум удовольствий и минимум страданий. Но это общая схема. В действительности же в нас заложены механизмы добровольного отказа от удовольствия и обречения себя на страдания ради соответствия социальным нормам. Это лишний раз напоминает, насколько еще несовершенно наше представление о том, кто мы есть. Автор первого учебника по социальной психологии Флойд Эллпорт прямо написал: «Социализированное поведение является высочайшим достижением коры мозга… Она приучает человека действовать как в личных, так и в социальных интересах, сдерживая и преобразуя примитивные корыстные рефлексы в поступки, адаптирующие его к социальной и несоциальной среде»384.

В предыдущей главе я описал, как медиальная пре­фронтальная кора (МПК) играет роль троянского коня социального влияния, впуская в нас убеждения и ценности общества, в котором мы формируемся. Мы усваиваем их, не замечая данного психологического вторжения. Как бы активно мы ни поддерживали эти убеждения и ценности, иногда им не удается победить наши несоциальные импульсы и стремления. Как однажды сказал комик Луис Си-Кей, «у меня много убеждений, и ни одним из них я в жизни не руководствуюсь»385.

Общие убеждения с группой (школой, компанией или обществом) способствуют гармонизации — возникновению взаимной симпатии и установлению хороших отношений. Для этого в большинстве своем достаточно просто периодически заверять окружающих, что мы разделяем их убеждения, и поступать в соответствии с ними. За красивые слова отвечает МПК, но чтобы они не расходились с делом, подключается ВЛПК. При достаточной мотивации она помогает привести мысли, чувства и поступки в соответствие с социальными убеждениями и ценностями, забыв о до­социальных стремлениях и импульсах.

Кто контролирует самоконтроль?

Британский философ Иеремия Бентам в XVIII веке предложил нечто, ведущее к «реформе морали, сохранению здоровья и развитию промышленности»386: он придумал новый идеальный тип здания для содержания поднадзорных категорий населения (заключенных, студентов, пациентов, рабочих и так далее) и назвал его «паноптикон». По идее Бентама, контроль в нем мог осуществлять всего один стражник.

Все помещения предлагалось расположить по кругу, по периметру внутреннего двора. Вместо внутренних стен, если это тюрьма, использовать решетки, в иных случаях — прозрачные перегородки. Надсмотрщика поместить в центре двора в высокой башне с круговым обзором — таким образом в поле зрения охранника без изменения им позы разом окажется половина поднадзорных.

Паноптикон гениален одним архитектурным элементом: заключенные не должны видеть надсмотрщика. Им полагалось думать, что за ними наблюдают всегда, без перерыва. Понятно, что центральная башня дает максимальный обзор, но также ясно, что ни один, ни даже несколько охранников физически не могут обеспечить ежесекундное наблюдение. Однако в этом очевидном факте заключенных следовало разубедить. По предположению Бентама, если поднадзорные поверят в то, что любой их вдох будет замечен (но они никогда не смогут в этом убедиться), из боязни наказания они все равно станут вести себя хорошо: «Не имея возможности удостовериться в обратном, заключенный будет считать, что за ним все время следят».

Бентам понимал, что наблюдение не единственный способ держать народ в узде. Людям достаточно думать, что они на виду, что кто-то их оценивает, судит и может наказать. Этого довольно, чтобы сдерживать несоциальные импульсы самоконтролем.

Эволюция наградила нас всевидящим самоконтролем, при котором сама по себе вероятность осуждения окружающими значительно стимулирует к поведению, соответствующему ценностям и морали общества. Кажется, что это стратегически верно и рационально. Если я собираюсь украсть — надо, чтобы этого никто не увидел. На людях нужно вести себя как приличный человек, который вообще не способен на кражу. Мы убедимся, что люди доводят эту позицию до крайности, выходя за пределы всякой рациональности.

В одном исследовании экспериментатор «случайно» рассыпал стопку бумаг перед участником. Иногда этот опыт проводился напротив объектива камеры наблюдения, иногда без нее. При наличии камеры, выступающей в роли стороннего наблюдателя, участники эксперимента бросались на помощь неловкому ученому на 30% чаще387. В другом исследовании обнаружили, что если в аудитории не яркий, а приглушенный свет, студенты во время теста списывают вдвое чаще, так как им кажется, что при плохом освещении их заметить сложнее388. В третьем исследовании участники с окулографическими аппаратами, отслеживающими направление взгляда, реже остальных смотрели на скабрезный плакат на стене389. Во всех описанных случаях люди меняли поведение, подстраиваясь под обстоятельства: чем выше была вероятность, что за ними наблюдают, тем чаще они старались поступать правильно.

Самоконтроль заставляет действовать по совести при одном только напоминании о надзоре — даже если люди уверены, что их никто не видит. Предположим, в офисной комнате отдыха стоит «коробка честности», куда положено опускать деньги за взятый из холодильника напиток. На стене висит прайс-лист. Вы в комнате одни, шагов в коридоре не слышно. Вы заплатите? А сколько? А если на ценнике будут нарисованы цветочки? Или если глаза?

В комнате нет камеры наблюдения — только вырезанные из фотографии глаза на прайсе, которые, само собой, ничего не видят. Но ценник с глазами заставляет людей платить на 276% больше, чем разукрашенный цветами390! Фотография глаз в буфете самообслуживания почти удвоила выручку391. А в экономической игре в лабораторных условиях оказалось и вовсе достаточно картинки с глазами игрушечного робота392.