Подобной похвалы редко кто удостаивался, поэтому один из легатов осмелился спросить:

– А откуда он взялся?

– За него сенатор Гракх поручился, собирается за него дочь отдать, – честно признался Светоний. – А Гракхам отказывать не стоит, сами понимаете.

Портий, задумчиво уставившись в темноту, мечтал о Лидии. Перед его глазами всплывало прекрасное видение: юная девушка, не подозревая о присутствии посторонних, гуляла в саду на римской вилле сенатора. В тот день Лидии исполнилось тринадцать лет. Каштановые волосы, по тогдашней моде заплетенные в косу, замысловатым венком окружали прелестную головку; сквозь тонкий лен скромного белого платья, присобранного на талии, просвечивали очертания хрупкой девичьей фигурки и высокая грудь. Портий влюбился с первого взгляда, понимая, что ему несказанно повезло: девушки знатного рода до свадьбы не появлялись в обществе. Вдобавок Лидия, очаровательная большеглазая смуглянка, хотя и достигла брачного возраста, была еще не просватана. Наивная девуш ка, в сущности еще совсем ребенок, отличалась упрямым, но отходчивым нравом, и Портий считал ее совершенством. Лидия полагала возлюбленного человеком исключительным, и это ему льстило.

Юноша печально вздохнул. Выжить в далекой северной провинции ему помогали лишь мечты о свадьбе. Через два года Лидия станет совсем красавицей. Он ясно представил себе торжественную брачную церемонию: вот у входа в дом Гракхов собираются факельщики, звучит эпиталама – свадебное песнопение «Гимен, о Гименей!» – а Лидия в фамильном храме приносит в жертву ларам, богам домашнего очага, свое девичье платье и игрушки. Потом девушку оденут в длинное белое одеяние и накроют ярким шафранным покрывалом волосы, заплетенные в шесть кос, как у весталок. О, как Портий мечтал о том дне, когда ему будет позволено погладить шелковистые каштановые пряди, вдохнуть их чудесный аромат!

А затем при свете факелов невесту проведут в дом жениха, где она окропит двери оливковым маслом и обовьет притолоку шерстяными повязками. Он, Портий, подхватит Лидию на руки и, провожаемый восторженными выкриками гостей и скабрезными напутствиями, перенесет через порог…

Резкий порыв ветра хлопнул полотнищем у входа, и в палатку заглянул Марк.

– Любовное послание сочиняешь? – с дружелюбной улыбкой спросил он.

– Нет, пишу родителям о нашей победе.

– Да, жестокая была битва, – вздохнул Марк. – Кстати, наместник тебя похвалил, сказал, что ты себя достойно вел на переправе, как настоящий воин.

Портий зарделся от удовольствия.

– Утром выходим в разведку, на западную оконечность острова, – продолжил Марк. – Пойдешь с нами?

– Конечно! – обрадованно воскликнул Портий, понимая, что ему оказывают огромную честь.

Марк с любопытством взглянул на юношу. Особыми достоинствами Портий не блистал. Каким образом ему удалось обручиться с дочерью знатного сенатора? Может, девушка – редкая уродина, которую никто не желает взять в жены?

– Рассказал бы хоть, какая она из себя, твоя драгоценная Лидия, – улыбнулся он.

– Ах, я тебе сейчас покажу! – с жаром произнес Портий и гордо протянул приятелю портрет на деревянной дощечке размером с ладонь.

– Какая красавица! – ахнул Марк.

– О да, – восторженно кивнул Портий. – Через два года я вернусь в Рим, мы поженимся и обязательно приедем в Британию, я вас познакомлю.

Девушка и в самом деле была очаровательна.

– Буду рад знакомству, – задумчиво ответил Марк, отчаянно завидуя приятелю. – Что ж, до завтра.

После его ухода Портий добавил к своему посланию приписку о похвале наместника и погрузился в размышления. Думал он не о Лидии и даже не о себе, а о делах государственных. В последнее время его весьма тревожили некоторые аспекты имперской политики в отношении провинций. Наконец он взял отложенный свиток и принялся писать:

Досточтимый отец!

Обращаюсь к тебе за мудрым советом, но умоляю не рассказывать об этом никому, даже моей любезной матушке.

Дело в том, что мы, распространяя среди варваров цивилизованные имперские обычаи, совершенно забываем о местных традициях, из-за чего коренное население провинции нас возненавидело.

Недавно мы построили великолепный храм в Камулодуне и, как принято, назначили его жрецами местных вождей. Однако значительные средства на содержание храма, как известно, взимаются со жрецов, для которых такие расходы непосильны. В результате, вместо того чтобы чтить нашего божественного императора, они предпочитают поклоняться своим языческим богам.

Более того, если ты помнишь, покойный император, божественный Клавдий, поощрял вождей-клиентов и оказывал им покровительство, но нынешний император их ненавидит. Финансовый надзор над провинцией поручен прокуратору Кату Дециану, человеку ленивому и корыстному. Прокуратор отбирает у вождей имущество, заявляя, что оно принадлежит империи. Разумеется, вожди справедливо негодуют и полагают римлян клятвопреступниками.

Однако главная беда в другом: кельтские вожди погрязли в долгах, и один из самых главных римских кредиторов – не кто иной, как философ Сенека! А ведь еще совсем недавно я с восторгом пытался следовать его постулатам о том, что жить следует скромно, быть милосердным и отвергать мирскую роскошь. Оказывается, он ссудил местным вождям миллионы сестерциев, а теперь запаниковал и вместе с остальными кредиторами настаивает на возвращении долга с процентами, однако вожди, лишенные последнего имущества, не могут с ним расплатиться.

По-моему, для процветания провинции необходимо не только выиграть войну, но и завоевать мир, но если нам веры нет, то добиться этого невозможно. Увы, наместник, хотя и великий человек, озабочен только проведением военных кампаний в горах, дабы упрочить свою репутацию доблестного полководца, а прокуратор – редкий негодяй. Похоже, бунта не избежать. Обстановка на востоке накалилась, особенно в землях тринобантов и иценов.

Подобное мнение наверняка разделяют и другие в свите наместника, но огласить его боятся – Светоний всем внушает страх. Я не представляю, что можно предпринять, чтобы исправить положение, а потому смиренно прошу твоего совета…

Портий удовлетворенно перечитал послание и решил, что мысли свои выразил ясно и четко, в емких, звучных выражениях. Теперь предстояло решить, стоит ли отправлять это опасное письмо. А вдруг оно попадет в чужие руки или его вскроют? Может быть, лучше его сжечь?

Умом он понимал, что вмешивается не в свое дело, но совесть не позволяла ему молчать, и Портий терзался тревожными мыслями, пока не уснул.

На рассвете в палатку ворвался Марк:

– Вставай, вставай скорее!

Портий с трудом приоткрыл глаза и пробормотал:

– В чем дело?

– Ицены взбунтовались, – мрачно ответил приятель.

Отправлять послание отцу не имело смысла.