или выброшены, часть их разбросана в беспорядке по ящикам. Наоми напугана. Лицо Израиля окаменело. Он задыхается от кашля, зрачки его расширились. Оригинальные старые книги раввинов и еврейской литературы, инкунабулы на русском языке, часть которых он привез из Польши, часть купил в Хайфе и Тель-Авиве, исчезли. Он сидит в подвале, на груде книг, и руки его листают тетради и книги. Она обнимает его голову. При виде его белого, как мел, лица, в груди ее застывает беззвучный крик: Боже, злой Бог, почему с таким хладнокровием ведет себя мир в лицах некоторых людей? Это хладнокровие убийственно.

«Я подам в суд на кибуц! Обвиню его в воровстве! И пусть будет то, что будет! Мне наплевать на то, что я не смогу появляться среди них», – угрожает Израиль, и покрасневшие его глаза мечут огонь.

«Ты, что думаешь – мы можем дать тебе отдельное помещение в кибуце? Мы дали тебе место в подвале», – секретарь кибуца дает ему ключ от квартиры.

Меир Яари срочно посылает Израилю письмо с извинениями и обещает, что Движение кибуцев восполнит ему все потерянные и сворованные книги.

Он покидает выделенную ему квартиру, и спокойный, негромкий тон его разговора резко меняется: «Пошли все к черту! Ничего я от вас не хочу!»

Кто бы мог поверить? Воры в кибуце, и никто их не ищет! Украдена и продана часть духовных сокровищ под видом старых истрепанных книг. Продавец на улице Алленби в Тель-Авиве хорошо знаком со знаменитым литературным критиком, ученым и верным покупателем редких книг. Увидел Израиля, затрепетал и извинился. Он и представить себе не мог, что члены кибуца продадут ему редкие книги с подписью владельца и без его разрешения. Израиль закрылся в своей комнате, и сердце его разбито. Потерянные книги нашлись и в книжных магазинах Хайфы.

Все его мечты разбились вдребезги. Он не посещает общие собрания. Свернулся на диване, руками держится за грудь, чтобы ослабить колющую боль. К ней прибавляется онемение кончиков пальцев. Наоми дает ему лекарство, обнимает и успокаивает его. Израиль с усилием пытается вытянуть руки из-за головы. Руки не реагируют. Она шепчет ему, чтобы он лежал, не двигаясь. Губы его тоже онемели.

Без возвращения к природе, без утреннего пения птиц, без негромкого бормотания желтых вод Яркона и перешептывания роз на грядках, без гор Гильбоа и видов долины в окне их дома, без всего этого, не может он освободиться от депрессии. Иллюзия, что он сможет открыть новую страницу в кибуце, сменилась верой, что бой за идеологию кибуца труден и горек. Динамика, развивающаяся в кибуце, не приведет ни к каким значительным культурным успехам.

Она беспомощна. Израиля все еще питают мечты. Он отсечен от действительности. Ее Израиль хочет влиться в творческую работу. И, по возможности, не изливать свою горечь в учебных занятиях, в преподавании, в написании статей и редактировании книг.

Он вернулся в кибуц в период промышленной революции. Подобно другим кибуцам в стране Бейт Альфа находится в разгаре обновления. Ищут новые прибыльные отрасли, с целью скопить капитал для покрытия накопившихся расходов. С шестидесятых годов, земли кибуцев снимаются промышленными предприятиями. И в этом процессе нет места интеллектуалам, с их своеобразным талантом. Нужны лишь простые рабочие, продуктивная рабочая сила, без особой глубины мышления. Меир Яари и Яков Хазан просят его вернуться в издательство кибуцев. Он возражает. Члены кибуца не вели с ним серьезные дискуссии. Они доказали, что не могут выдерживать созидательную критику. Они видели в ней личное оскорбление, и изгнали его из кибуца. Травма 1958 не вернется. Израиль возвращается в кибуц с твердым намерением не демонстрировать свой интеллект. Он не хочет вернуться ни к преподаванию, ни к работе редактора. Он хочет работать руками.

Израиль работает в цехе завода «Амкор», выпускающего холодильники. Он собирает термостаты. Рабочие смеются над медлительностью его движений, говоря, что у него обе руки левые.

«Израиль, кибуц не для нас. Мы теряем здесь нашу жизнь».

«Молодые совершат революцию. Кибуц не останется таким, какой он сейчас». Он смотрит на товарищей, обожженных солнцем, возвращающихся с полей.

«В кибуце они строят страну, и вклад их огромен, несмотря на то, что нет у них выдающихся талантов. Жили бы они в городе, сидели бы на балконах и играли бы в карты. Я прохожу по кварталам Иерусалима, Тель-Авива, Хайфы, Афулы, и вижу простых людей, возвращающихся с работы, и жизнь их пуста. Убивают время. Жажда творчества не наблюдается в пустых взглядах».

Но и в кибуце относятся к нему насмешливо. Вещи его из прачечной возвращаются вовремя, но из вещевого склада приходят старые носки с дырами, рубашки, штаны и белье чересчур больших размеров. Израиль помалкивает. Лотшин покупает ему новую одежду. Но каждый раз возникают проблемы.

«Я не в силах нести эту тяжесть», – сказал он экономке кибуца Густе.

«Но у тебя есть силы работать на личном огороде!» – Густа грубым голосом приказала ему взять мешок муки, мешок сахара и мешок соли.

«Боже, сколько одиноких душ тебе нужны в этом кибуце, которых ты не любишь их, одиноких, печальных, отличающихся от обычных людей из-за своих несчастий», – требовательно она обращается к Создателю.

Даже совсем невинное увлечение Израилю не прощают! Небольшой садик около дома колет глаза окружающим. День за днем, в пять часов после полудня, он выпалывает сорные травы, разрыхляет землю, высаживает цветы и с наслаждением поливает их, вызывая радость у малышки, присоединяющейся к его копанию в саду и с особенным удовольствием наблюдающей за работой отца.

21.10.61.

Цфат

Дорогая моя Наоми,

спасибо тебе большое, что ты посоветовала мне поехать отдохнуть, несмотря на мое плохое самочувствие. Неожиданно от меня отдалились все мелкие дела, которые меня так сердили. Они оказались такими мелочными и недостойными моего внимания. Жаль, что мы не поехали вместе в Нетанию. Но и здесь я наслаждаюсь покоем и прохладой, и намного реже пользуюсь нитроглицерином. Получил я здесь неплохую комнату, правда, с нудным соседом, который, к тому же, храпит. Он врач и потому все время дает мне советы – когда принимать душ, когда глотать таблетки – до еды или после – когда ложиться спать, когда совершать прогулки.

Я уже посетил с гидом старый и новый Цфат, поселок художников, прочитал все субботние газеты, побывал в нескольких кафе, пил эспрессо, успел услышать от соседа о его жизни в Лондоне, Голландии и Бельгии, главным образом, о проститутках и преступном мире.

Все это ужасно скучно, за исключением его рассказов об отчем доме в Лодзи, о еврейских