убить, а ты до сих пор жива, и это что-то да значит. Так что спокойно», – убедила сама себя и, собрав всю волю в кулак, чтобы не выглядеть жалко и глупо, я потянулась к письму, взялась за него пальцами и, опустив взор на конверт, застыла. Мятая бумага тихо хрустнула.

Длинный рукав черной рубахи задрался и приоткрыл правую ладонь принца. Она была перебинтована. Причем неаккуратно. Почему я решила, что Рензел перевязал ее сам. Так еще сделал это давным-давно: повязка сбилась, испачкалась, а след крови на тыльной стороне засох и потемнел. И теперь понятно, зачем он старался держать правую руку за спиной – прятал. А когда поймал письмо, забылся и…

– Наверное, оно вам очень дорого, если вы за ним вернулись, – выдернул меня из оцепенения голос принца, который так и не дождался, когда я заберу письмо папеньки. Мы так и продолжали держаться за него вдвоем.

Я тяжело сглотнула и подняла взгляд на Рензела.

– Почему… – произнесла осипшим голосом. – Почему вы это сделали?

Склонив голову набок, принц внимательно осмотрел мое лицо, будто пытался в нем что-то найти, а мне показалось, что из-под ног вот-вот уйдет земля. В ушах зашумел пульс. Мир поблек, потерялся, и только Рензел остался самым заметным пятном на его фоне – черным якорем среди безумной качки страха, ожидания и волнения.

Сердце пропустило не больше двух ударов, когда Рензел перестал размышлять над моим вопросом и его губы зашевелились, однако смысл слов дошел до меня не сразу:

– Потому что вы должны знать правду.

– Что?

– Правду, леди Цессара, – повторил и нахмурился Рензел. – То, что отец вас очень любит.

Он выпустил письмо, а я продолжила растерянно на него смотреть. Похоже, Рензел не понял истинную суть моего вопроса или сделал вид, будто не понял. Только этот ответ тоже возымел сильный эффект. Рензел хотел, чтобы я знала, что мой отец меня любит, поэтому отдал мне письмо? Переживал о моих чувствах? Не верю. Зато явственно чувствую: еще немного, и игра принца в «ужалил-погладил» сведет меня с ума.

Когда же принц отвернулся, чтобы уйти, я выдавила:

– Ночью, ваше высочество…

У меня в горле застрял колючий ком, который мешал говорить, дышать и пускал свои ядовитые ростки к самому сердцу, наполняя его жгучей обидой.

– Я помню синий огонь, ваше высочество, – остановилась, чтобы выдохнуть, а принц обернулся, но его лицо не выражало ничего, кроме ожидания.

Если он о чем-то думал и переживал, то прекрасно контролировал свои эмоции. А я тряхнула головой, прогоняя зачатки ужаса, что пробегал дрожью по телу от воспоминаний пережитой ночи, и нахлынувшую волну злости. Как бы меня ни расстраивали слова и поступки принца, которые совсем не вязались со здравым смыслом и больше походили на издевательство, нельзя терять головы.

– Помню боль от кинжала, – дотронулась пальцами до скулы, где исчез порез, – когда меня хотели убить. Помню, что боролась с убийцей и поранила его.

Я опустила взгляд на перебинтованную руку Рензела, которая дрогнула и сжалась в кулак. Немного помолчала, давая ему время хоть как-то оправдаться, но он не проронил ни слова. Тогда я встретилась с ним взглядом и произнесла:

– Я ни за что не сдамся, ваше высочество.

А Рензел криво ухмыльнулся:

– Рад это слышать, леди Цессара.

Вдруг в его глазах вспыхнуло синее пламя, что до сего момента рисовали мои воспоминания, и отчего у меня по спине пробежала дрожь. Но прежде чем страх успел сковать сознание, принц быстро отвернулся и убрал руки за спину.

– Спасибо, что поделились ценными воспоминаниями, – произнес он спокойным голосом, хотя его движения, напротив, показались отрывистыми, а плечи – напряженными. – И еще…

Горящий магическим огнем взор вновь обратился ко мне, однако он будто бы смотрел куда-то мимо.

– Будьте осторожнее.

Глава 28

Принц ушел, оставив меня в растерянности. Мои плечи устало опустились, как только я почувствовала, что на них перестал давить тяжелый взор, наполненный магическим светом. Но глядя Рензелу вслед, я до последнего надеялась, что он обернется и скажет что-нибудь обнадеживающее. Пусть это окажется настоящим бредом, таким как: «Я не пытался вас убить, леди Цессара, а рука перебинтована, потому что очень спешил к вам на помощь и ударился о дверной косяк». Но принц не обернулся. Сунул руки в карманы черных штанов и ушел по тропе стремительным шагом.

Опомнилась я, когда Рензел исчез за углом замка, и выдохнула. Все-таки сложно бороться с собственными пороками и страхами. Настолько же сложно, насколько легко осуждать других людей, проигравших эту битву…

«Сам себе заступник, сам себе враг.

Сам себя спасаю и сам глотаю яд».

Отчего-то всплыли в памяти строки из поэмы «Дан и Анетта», которые Дан произнес лишь дважды. Первый раз, когда ядом оказалась надежда, а второй – любовь. Интересно, мне когда-нибудь тоже доведется их повторить?

Подумав о поэме, я мигом вспомнила об Ароне. С мыслями, будто он считает меня совсем ненормальной, потому что это странно: стоять, молчать и смотреть человеку вслед, я развернулась и чуть не ткнулась носом ему в рубаху.

– Ой… – вздрогнула я, а Арон перестал хмуриться и встретился со мной взглядом.

Его глаза были так близко, что мне показалось, будто я вот-вот превращусь в птицу, окунусь в их голубой простор, где блестели искры солнца, непременно их коснусь и растаю белым облаком.

– Все хорошо, Цесса?

– Д-да, – смутилась я и отступила. – Не ожидала, что вы… окажетесь у меня за спиной.

Арон виновато улыбнулся:

– Мне показалось, рядом со мной вам спокойнее, поэтому и позволил себе вольность. Думал, вы меня заметили.

Я вспыхнула румянцем. Арон за меня переживал, вот и подошел, чтобы поддержать, а я даже не почувствовала его близости. Плохая! Плохая Цесса…Такой момент испортила. И как только барышни в книгах замечают, что симпатичный им мужчина оказывается рядом? Наверное, это я какая-то неправильная. Или фантазия у рассказчиков бурная.

– Спасибо, Арон. Я заметила вашу заботу, – красная, точно вареный рак, я улыбнулась и, убрав руки за спину, покачнулась на носках. – И мне очень стыдно за свою несдержанность и…

– Полно, Цесса, – расплылся он в лучезарной улыбке и посмотрел меня внимательным взглядом. – Вам нечего стыдиться. Вы боялись, и я счастлив, что оказался рядом.

О, Богиня! Он счастлив… У меня чуть голова не закружилась от шарма, который в нее ударил, но все-таки я смогла взять себя в руки и поискать в улыбке Арона намек на лукавство, шутку или даже заигрывание. Однако ни в ней, ни в голосе мужчины не почувствовала обмана. Неужели, правда, счастлив? И что это значит? На простую вежливость не очень