у П. Богданова соответствует обычной схеме сюжета, но с небольшими отклонениями отдельных мотивов; наиболее характерной особенностью является традиционное обрамление, несвойственное такого типа бытовым сказкам. Другой особенностью — богатство ярких и живых диалогов. Очень ярок и изображен с сочными, художественными деталями эпизод ночных злоключений попа, тогда как в большинстве имеющихся текстов это передано очень схематически, иногда в них даже пропадает и теряется эффект этого эпизода, так как рассказчик заранее предупреждает об ошибке попа, у Богданова же этот момент умело подготовлен («Худ. Фолькл.», стр. 116). Композиционное мастерство П. Богданова особенно выразилось в этой сказке. Как указывает тот же автор, у него подробно мотивирован каждый даже самый незначительный эпизод. «Возможность того, что поп заснул, и дал Ване поехать не той дорогой, заранее мотивируется тем, что сумерилось, а ехать было сорок верст. Поп мог принять лысину старика за точило, потому что ночь была месячная» и т. д.

Ю. М. Соколов считает эту сказку крайне характерной для народных настроений предреволюционной деревни («Что поет и рассказывает деревня», «Жизнь» 1924, № 1, стр. 280; там же перепечатан целиком и текст этой сказки).

СКАЗКИ А. Д. ЛОМТЕВА

А. Д. ЛОМТЕВ

ЛОМТЕВ, Антон Демьянович — пермский сказочник, крестьянин села Кожакула, Крашской волости, бывшего Екатеринбургского уезда; в момент записи сказок (1903 г.) Ломтеву было 65 лет (скончался он в 1912 году). По описанию собирателя, это был «бодрый и крепкий старик», продолжающий заниматься своими промыслами: «зимой бьет шерсть и валяет обувь, летом плотничает». Как сообщает собиратель, жил он крайне бедно, и даже встреча их произошла в тот момент, когда он ехал в город «закладывать самовар».[46]

Как сказочник, Ломтев должен быть причислен к разряду самых выдающихся. Прежде всего, он выделяется с количественной стороны. Правда, численно запас рассказанных им сказок кажется сравнительно небогатым: 27 текстов, — но все они выделяются своим размером. В печатном виде они занимают 227 обычных октавных страниц, т. е. 15 печатных типографских листов. Это, конечно, значительно превосходит нормальный тип памяти среднего человека, и уж, во всяком случае, с этой стороны он превосходит всех известных до сих пор русских сказителей. Его сказка «О Рязанцеве и Милютине» занимает 14 страниц, «Васенька Варегин» — 17; «Иван-Солдатский сын» — 13 и т. д. Таким образом по длине текстов с ним могут соперничать только немногие сказители-сказочники. Иногда, у некоторых сказочников встречаются отдельные тексты даже и бо́льшего размера, напр., сказка «О трех богатырях: Вечернике, Полуношнике и Световике» Антона Чирошника,[47] но нет ни одного сказителя, который располагал бы таким большим запасом столь длинных сказок.

Эта замечательная память позволяет ему хранить обилие сюжетов, фабул, отдельных эпизодов и деталей, распоряжается которыми он довольно свободно. У него очень редки типичные формы сюжетов, но, большею частью, он соединяет несколько сюжетов, удачно и искусно комбинируя из них свои сказки.

Характеристика его метода, которую сделал во вступительной заметке Д. К. Зеленин, с нашей точки зрения не совсем точна. Он характеризует манеру сказителя следующим образом: «Изменить основу, остов сказки Ломтев считает своего рода преступлением, и всегда весьма точно придерживается того самого хода событий, с каким он когда-то усвоил данную сказку. В каждой своей сказке Ломтев видит стройное целое и дорожит этой цельностью сказки, т. е. свято хранит традицию, меняя и дополняя лишь мелкие бытовые детали».

Здесь не совсем ясно, почему собиратель говорит о традиционности по отношению к сказкам Ломтева. Поскольку мы ничего не знаем об его учителях, у нас нет основания судить и о том, насколько точно передает он слышанное ранее; сравнение же его сказок с другими аналогичными текстами, во многих случаях, обнаруживает оригинальность не только в манере изложения, но и в самом сплетении сюжетов и в их развитии. Сам же собиратель считает одну из сказок Ломтева («Рязанцев с Милютиным») собственным изобретением сказителя, хотя, в сущности, и эта сказка представляет собою только своеобразное сочетание различных известных мотивов и эпизодов. Тот же художественный метод характерен и для сказки о Варегине и некоторых других его текстов.

В его репертуаре преобладают сказки волшебные и фантастические; элементы фантастики, вообще, довольно сильны в его сказках, но у него, так же как и у Винокуровой и других сказочников, фантастика уже тесно сплетена с бытом. Разнообразные, и богато у него подобранные, элементы фантастики он вводит в быт осмысляя тем сказочное повествование, и на этом пути он проявляет огромную изобретательность и чуткость, художника. Запаси его текстов в сборнике Д. К. Зеленина открываются сказкой о Ванюшке. Ее началом и завязкой служит сюжет ученичества у колдуна. Его обычная схема такова: старик желает отдать сына в ученье и случайно сталкивается с колдуном.

Ломтев тщательно мотивирует встречу. Старик у него отправляется учить сына, по дороге их застигает гроза, мочит дождем, они сбиваются с дороги. Сын предлагает отцу прислониться к забору: «не так будет нас дождем бить». Хозяином дома оказывается старичок-колдун, он слышит разговор у своего дома, выходит на голоса, и таким образом, происходит встреча и знакомство, завершающеееся отдачей сына в ученье.

Такими реалистическими подробностями полна вся сказка. Напр., рассказ, как старик учит Ванюшку хозяйничать: «начал его самовар учить ставить: налил воды и жару наклал»; тонкие реалистические детали — в рассказе об открытии запретной двери: «Ах, дверь крепкая... Увидал на двери есть такой сучек. Взял он палочку-колотушечку — проколотил этот сучек». Фантастические драгоценные камни, золото и серебро запретных комнат заменены совершенно реальными, и более знакомыми рассказчику и его слушателям, медными, серебряными и бумажными деньгами. Влеэание в ухо коня, после чего герой делается покрытым золотом чудесным богатырем, заменено простым мазанием себя золотом. Можно привести очень большое количество аналогичных примеров.

В таком же, строго реалистическом плане, но с глубоким психологическим проникновением, изображены сцены встречи Ванюшки с девушками, его отчаяние, когда они исчезли, выпрашивание платья и т. д. «Доходит, отворил комнату, стал: ништо с имя не говорит; онемел и стоит. Девицы сказали: «Што ты, Ванюшка? Али мы хороши?» — «Сколько у дедушки в комнатах хорошо — а вы мне показались еще лучше!» — Когда красавицы улетели, он «сял на лавку, замахал руками, заботал ногами, задурел». Так, сменой движений великолепно передано состояние отчаяния. Для художественной манеры Ломтева вообще очень характерно это внимание к мелким движениям, в которых проявляется то или иное состояние человека.

Как художник-психолог, он, конечно, значительно уступает Винокуровой (которая в этой области является непревзойденным мастером среди русских сказителей), у него нет таких целостных, выдержанных в едином плане психологических образов,