Маленький Волк тоже в курсе нездорового интереса ко мне семинола, но пока он лишь находится начеку, и ему удается сдерживаться, когда тот появляется поблизости. Будучи вождем-целителем, он не имеет права ничего сделать – разве что, кроме как обвинить семинола на Большом совете в том, что он принес его народу виски. В самом деле, за исключением собственного трехдневного грехопадения, преданность моего мужа долгу поистине монашеская… а самоотречение почти, как у Иисуса.

Сегодня утром заходила Хелен – пригласить меня на вечерние танцы, куда ее позвали как почетную гостью. Вчера вернулись из набега на кроу воины Маленького Лиса. Поступив разумно – отказавшись от виски в ту адскую ночь, они устроили на другом берегу реки собственный костер и военные пляски и рано утром отправились в поход. Тела каждого украшали изумительно нарисованные Хелен птицы – подобное мастерство исполнения было немыслимо для индейцев, способных лишь на самые простые узоры.

Набег был очень успешным; вчера воины с триумфом и улюлюканьем вернулись в лагерь, ведя за собой огромное стадо лошадей кроу. Они не только пригнали табун – ни на одном из удальцов не было ни царапины.

– Боюсь, Месоке, – сказала мне Хелен этим утром, – что весь успех парни Лиса в конце концов приписали мне. Отныне мое имя Ве’кесобма беоневестцее – Та-что-Рисует-Волшебных-Птиц. Язык сломаешь! Так что прошу тебя – зови меня сокращенным именем, Птица, ладно?

– Конечно, Ве-езе, – ответила я. (Все мы уже потихоньку осваивали шайеннский язык, а имена – отличная основа для оттачивания произношения.)

– Ну, в общем, один парнишка уже приходил, подарил мне трех лошадок и рассказал, какой он был молодец, – сказала Хелен. – «Рассказал» – не то слово, скорее, спел и станцевал. Уверена, ты снова «увидишь» этот рассказ, если придешь вечером на танцы. Я нарисовала на нем бекаса, и он показал мне, как он вместе с конем научился скакать зигзагами, чтобы уклоняться от пуль и стрел преследовавших их кроу, – точь-в-точь, как летает бекас, – и ни пули, ни стрелы не попали в него. Все время, пока он «давал представление», он держал руки изогнутыми крыльями и издавал звуки, имитирующие шум крыльев бекаса при воинственном танце, когда тот защищает свою территорию. Выглядит необычайно – вот что я тебе скажу. Прямо потрясающе!.. Я никогда не видела ничего подобного. То есть он так походил на птицу, что будто бы действительно стал бекасом.

– Пожалуй, мне надо пересмотреть свое мнение о твоей магии, Хелен, – сказала я. – Этак ты и меня обратишь в веру!

Кстати, о вере. Трусость и маловерие преподобного Хейра – утеря «заклинания» в ту роковую ночь – существенно подорвали его авторитет и у наших женщин, и у индейцев, которые ничто так не презирают, как трусость. Они рассудили, что раз уж магия преподобного столь ничтожна перед силой его главного врага – злого бога Сатаны, которого он постоянно порицает в молитвах, то есть ли вообще сила у Великого Белого Духа? Пусть эти представления немного наивны, но своя упрощенная логика в них все же есть. Влияние тезиса, что силу богов следует мерять по силе тех, кто представляет их на земле, здесь превалирует – и пока самым влиятельным «шаманом» из всех была признана Хелен.

По лагерю ходит слух, что завтра мы отправимся на летнюю охоту. Не знаю, куда мы уходим и на какой срок… Не знаю, смогут ли отследить наш маршрут Джон Бёрк, Герти и сама Армия США. Неминуемый отъезд и кочевая жизнь, кажется, грозят новой разлукой, мы еще глубже уходим в самые дикие места, что никак не приближает конца истории, а, напротив, делает его все призрачней…

У меня не наступили месячные, и это укрепило меня в уверенности, что я беременна. Перспектива снова стать матерью наполняет меня радостью и трепетом: ведь вскоре мне предстоит заботиться уже о двоих…

Мы были в пути не первую неделю – слава Создателю, что я захватила календарь, где отмечаю дни, иначе я бы давно утратила чувство времени, ведь дикари, разумеется, не признают наш календарь, время течет для них иначе – это невозможно объяснить… Времени для них словно не существует…

Мы движемся в целом на север, иногда уклоняясь к западу – точнее я сказать не могу. Охота и снова дорога, по следам бизоньих стад.

В эту минуту я сижу на своем верном коне Солдатике, мы находимся на небольшом возвышении, а внизу расстилается бескрайняя зеленая долина. Прелестный мальчуган, Наездник, легкий, словно тростинка, и смуглый, как подрумянившийся на солнце пирожок, как обычно, сидит в седле передо мной. Я так привязалась к этому парнишке! Он для меня герой, защитник – как и я для него.

Мы, несколько женщин, едем бок о бок. «Мы» – это я, Марта, Фими, Хелен Флайт и Перо-на-Макушке. Переходы из лагеря в лагерь – лучшее время для нас и редкая возможность встретиться и узнать всякие новости, потому что в лагере у каждой из нас полно работы.

Поэтому я стараюсь вести свои обрывочные записи именно в дороге и уже приспособилась привязывать эту тетрадь к спине – чтобы, как только выдастся минутка, я могла быстро вытащить ее и написать пару строк. Прямо сейчас мне служит письменным столом спина моего маленького мужчины.

Мы наблюдаем, как гигантская толпа, без малого две сотни хозяйств, движется по прериям (хорошо, что среди нас есть силачи-южане): лошади, собаки, повозки, кто-то идет пешком, кто-то верхом, в отдалении на горизонте время от времени возникают воины-стражи и снова исчезают за изгибами ландшафта – словно корабли за гребнями волн… Захватывающее зрелище! Я спрашиваю себя, много ли белых могут похвастаться тем, что видели подобный исход? И тем более были его частью?

Шайенны – народ богатый, и лошадей у нас хоть отбавляй, особенно после разбойничьего налета на племя кроу. Некоторые женщины и дети идут рядом с груженными поклажей лошадьми, другие рядом с повозками, то и дело похлестывая животных, чтобы не отставали. Другие сидят на тюках – по две-три девочки вместе, играют в нехитрые игрушки или стрекочут словно стайка сорок. Детишки помладше едут на громадных сторожевых псах или на пони. Едва научившись ходить, индейские дети прекрасно держатся на лошади, а их маленькие плоскоголовые пони – которых легко отличить по виду от наших – обладают спокойным нравом, отлично обучены и послушны. Часть престарелых индейцев, особенно больные или просто немощные, а также малыши, которым еще требуется присмотр, едут в повозках, младенцы же путешествуют, привязанные к доскам-переноскам на спине матери. Порой за ненадобностью такие переноски свисают с седел или повозок и тихонько бьют друг о друга во время движения, к вящей радости и веселью самих карапузов, – те смеются и что-то болтают, и, если не спят, с широко раскрытыми глазами наблюдают всю процессию. Таким образом они с молоком матери привыкают к кочевой жизни среди прерий. Индейские дети почти не плачут. Это чудесные, ангельские детки – но, с другой стороны, таковы все малыши! Я постоянно думаю о наших собственных детях (многие другие женщины тоже объявили, что беременны). Возможно, наше правительство потеряло веру в нашу миссию – но все равно любая будущая мать переполнена надеждой на будущее!