– Люблю, – отвечает он, не в силах отвернуться от бездны.

– Сильно?

– Сильно.

– Как сильно? – она не успокаивается. Ее ласки настойчивы, а в голосе слышится подозрительность.

– Как жизнь!

И это правда. Ее любовь – она и есть жизнь, ибо в тот момент, когда паучиха поймет правду, самой жизни наступит конец. Он слышал многое о замке Чейте. Он шел сюда, надеясь, что слухи эти ничем не отличны от слухов прочих, каковых много гуляет о каждом хозяине замка. Он надеялся на ласку и милость, а получив их, понял, что пропал.

Ее любовь была ядом.

Точнее, в Эржбете, вдове Надашди, не осталось места для любви. Ее тело, белое и совершенное, было подобно серебряному сосуду, из которого вытекло содержимое. И гулкая пустота внутри притворялась чем-то, являясь на самом деле ничем.

– Скажи мне, скажи… – просила она. И он говорил. О любви своей, о ее красоте, которая будет всегда, о вечности и чуде. Эржбета верила.

Чудовищное дитя.

В ее замке жили ветра и кошмары. Одни стонали, вторые – мелькали тенями на стенах, манили за собой уродливой ухмылкой карлика Фицке, норовили прижать горячей грудью Йо Илоны или завлечь в пустующие пыльные комнаты.

Они проверяли его. Всякий раз иначе, и пока ему удавалось держаться.

– И если я о чем-то попрошу, ты сделаешь это для меня? – поинтересовалась бездна, отлипая от него.

– Что?

– Пообещай. Или твоя любовь заканчивается на твоих же словах?

Он дал слово, а выслушав просьбу Эржбеты, пожалел о том дне, когда увидел замок Чейте.

– Он слаб, госпожа, – сказала Йо Илона, подавая черные свечи. Эржбета расставляла их на вершинах фигуры, вычерченной на полу. Сложная, та начиналась у порога комнаты, разворачиваясь во все пространство причудливым цветком. Железом были лепестки его, сходящиеся к стальной деве в центре. Глиняная маска, вылепленная со всем тщанием и расписанная красками, прикрывала лицо страшного сооружения.

– Он сделает то, что нужно.

– Нужно ли? – Йо Илона, подняв юбки, переступила через канавку в полу. – Чем плох старый способ?

Ничем. Только помогать перестал. Не чувствует Эржбета жизни. Пьет, пьет, да не напьется никак. И только стоит поглядеть на них, таких молоденьких, таких живых, как внутренняя жажда вспыхивает с новой силой.

Зеркало говорит о красоте.

Душа твердит о гнили.

В чем правда?

В пути, который был вычерчен при рождении Эржбеты. Его проложили звезды по небосводу, прочно вплетая встречи и людей в нить предназначенья. И чем больше о том думалось, тем больше виделось правды. Не будь тетки или Иштвана, не случись появиться Ноаму и смуглому цыгану, подарившему Дорту, не появись Орошля и откажись Ференц от юной невесты, не появилась бы в замке Чейте кровавая графиня.

Так ее называют, шепотом, робко, но голос тот смелеет день ото дня. Скоро, скоро он дойдет до нужных ушей… и каждому воздастся по заслугам.

По предначертанному.

Йо Илона закончила рисунок на полу и теперь ждала новых указаний. Ее готовность служить и послушание порой пугали Эржбету. Но сейчас оно кстати.

– Принеси ее, – сказала Эржбета, скидывая плащ. Сама же склонилась над каменным постаментом, на котором возлежало творение Ноама.

Открыта была Черная книга, и помутневшее, несмотря на усилия Дорты, зеркало ловило знаки, перерисовывая их самым причудливым образом.

А Эржбета уже повторяла, глядя в зеркало. Ее перо было неутомимо, ибо именно в работе Эржбета вновь чувствовала себя если не живой, то уж, во всяком случае, не мертвой. И книга ненадолго заслоняла собственный белоснежный лик.

Но сегодня – удачное время.

Марс и Меркурий уняли извечное свое соперничество, выпустив прекрасноликую Венеру. И Стрелец опустил лук, не смея ранить Божественную. Лишь Темная Луна накинула вуаль на обнаженные плечи. И упрямый Сатурн заткнул пасть Льву.

Гороскопы Эржбета рисовала лично. И сверяла не один день.

Она же и выбрала девушку.

Йо Илона внесла ее на руках, словно младенца. Завернутая в плащ девица Харци спала. И лик ее спокойный был некрасив. Кругло лицо, щеки – подушками, нос массивен и изуродован веснушками, а над губой и вовсе зрела черная родинка.

Служанка положила спящую в колыбель Железной девы. Голыми ладонями она убрала шипы, а краем плаща вытерла бурое пятно у ног жертвы. Эржбета ждала. Она никогда не будила их, щадя минуты ласкового сна. Она просто находилась рядом, разглядывала, ловила чужую красоту, дышала чужой жизнью. Иногда прикасалась. Как сейчас.

Графиня положила руку на мягкий живот девушки. Подняла выше, прикрыв тяжелую грудь со сморщенным соском. Там, под грудью, гулко ухало сердце. И где-то рядом с ним обитало чудо голоса Илоны Харци. Это чудо лилось в церкви, заполняя нефы, расправляясь под сводам крыльями звука, пронизывая тело и заставляя пустоту, что давно была в душе, трепетать.

Впервые Эржбета услышала голос этот на похоронах старого Андроша Бертони. И глядя в лицо нового священника, такого молодого, такого вдохновенного, подумала: вот тот, кто должен покориться воле Надашди.

И в миг этот чудесным соловьем запела Илона.

Ресницы спящей дрогнули, и веки поднялись, открывая темно-серые блеклые глаза.

– Не бойся, – сказала Эржбета.

Илона затряслась. Слышала? В округе давно гуляют слухи. Их приносит ветер, пускай Эржбета не приносит ветру ничего взамен. Их прикатывает река, выбрасывая с пеной и злым ропотом, выпрашивая подачку. Их хранит земля, выпуская по весне синими первоцветами.

– Не бойся. Спой мне.

– Слышишь? – Йо Илона показала плеть из сыромятной кожи. – Госпожа петь велела.

Илона Харци попыталась подняться, но ремни держали крепко, и колыбель железной девы не собиралась отпускать дитя.

– Спой, – повторила просьбу Эржбета.

Илона запела. Голос ее, поначалу робкий, набирал силу, растекался пламенем. И зажженные свечи трепетали в восторге. Он же переполнял и Эржбету. Закрыв глаза, она слушала, впитывая каждый звук, а когда песня оборвалась, подала знак. Сомкнулась железная дева, выпустила стальные зубы. И потекла по камню кровь, наполнила рисунок.

Эржбета, вернувшаяся к книге, начала читать заклятье. Тяжелая латынь ложилась поверх песни подобно могильному камню, раздавившему землю. Илона кричала, но как-то далеко.