Алина попыталась рассказать, но то ли слов правильных не нашла, то ли Галя уже успела влюбиться: но слушать не стала. Высмеяла зло и велела держаться от Витольда подальше.

Алина и рада бы, да вот огонек внутри требовал действия.

– И тогда я его соблазнила, – Алина внимательно смотрела на лицо собеседницы. Вдруг стало очень важно понять, что та не осуждает Алину. – Я глупой была… господи, да я не то что глупой – полной идиоткой! Надеялась, потанцую, побегаю на свиданки, вскружу ему голову, чтоб от Гали отстал. Ну и спасу ее. А его, конечно, брошу. Зачем мне Витольд? Вышло иначе. Галя меня возненавидела. А Витольд как-то подпоил и… ну сами понимаете. Мерзко было – словами не передать. А главное, я не знала, как разорвать все это. Все тянулось и тянулось. И вытянулось. Аккурат на выпускной я поняла, что беременна. Представляете мой ужас?

– Не очень.

Что ж, Дарья хотя бы честна была.

– Он бы на мне женился, конечно. Из страха или из любви, про которую все время ныл – разницы особой нет. Главное, что я на долгие годы оказалась бы привязана к нему. И к ребенку, конечно, но о ребенке я тогда не думала. В общем, я сбежала…

…дорога-дорога. Узкая колея бежит за окном вагона, а потом вдруг сворачивает, исчезая в темной полосе ельника. А поезд трясется дальше, подпрыгивая на стыках рельс.

Будущего нет, как нет и горизонта, на котором застряло слепое солнце.

– Постель брать будете? – хриплый голос проводницы вплетается в мелодию дороги. И Алина мотает головой: не будет. Денег нет. Почти нет. А те, что были, закончились прямо на вокзале, где прибывший поезд пришвартовался к грязному пирсу перрона. Там, в суете, Алина почти решила вернуться.

И вернулась бы, если бы не нашла работу.

– Сначала посудомойкой и уборщицей. Мне предлагали больше, за услуги некоторые, но меня стошнило. Думаю, от токсикоза, хотя и очень вовремя. Про беременность я молчала… а потом… потом, как-то я не выдержала, поняла, что вот-вот умру там, в этой забегаловке, и позвонила Витольду. Рассказала про беременность.

У Дарьи очень внимательные глаза. Как у собаки – люди не умеют слушать так, как слушают собаки.

– Он ответил, что знать меня не знает, видеть не желает и понятия не имеет, от кого я залетела. Он помирился с Галиной и имеет серьезные намерения. Он так и выразился «намерения», а меня попросил не беспокоить. Я и не беспокоила. Действительно, какое я право имею? Никакого… никогда и никаких прав.

…только от злости огонь внутри вспыхнул, ярко, как никогда. Он же и выжег никому не нужную беременность, вытолкнул плод из тела с болью и кровью. Была больница с зелеными стенами. Врач. Медсестры. Чужое сочувствие и собственная ненависть к прошлому.

Ненависть мешала заживать. Она разворошила раны, пустила гной по крови, словно оскорбленное тело желало уничтожить само себя. Врачи сражались. И где-то даже побеждали, холодным железом усмиряя болезнь.

– В больнице я и встретила Стефанию. Сначала я не знала, кто она. Подумаешь, старшая медсестра. Таких много. Хотя позже я поняла, что таких, как Стефания, много быть не может.

Круглое лицо, неестественно белая кожа, отливающая синевой. Черные глаза и черные же волосы, в которых, несмотря на возраст, ни тени седины. Ухоженные руки с красивыми ногтями. Широкий ободок обручального кольца. И вместо шлейфа духов – шлейф страха, дикого, суеверного, но тем не менее реального.

– Ведьма, – шепнула как-то соседка по палате и, перекрестившись, сунула под подушку иконку. Вторую дала Алине, но Алина иконку выкинула.

Соседка обиделась, а вот Стефания зачастила в палату. Она ничего не делала, ничего не говорила. Она заходила и садилась у окна, внимательно разглядывая Алину. И Алина, привыкнув к визитам, постепенно научилась смотреть в черные глаза Стефании.

– Ты интересна, – однажды сказала Стефания и, поднявшись, велела. – Пойдем разговаривать.

Алина не без труда поднялась. Больно было, страшновато, что швы разойдутся, но и невозможно ослушаться Стефанию. К счастью, далеко та не повела.

Ее кабинет был стерилен. В нем нашлось место столу и паре стульев, шкафу, забитому цветастыми папками и компьютеру. Но из вещей этих не было ни одной личной, принадлежащей Стефании.

– Садись, – велела та, указывая на стул. – У тебя хорошие прогнозы. Скоро тебя выпишут.

Выкинут. На улицу, в чертову забегаловку, где снова полы и посуда. Или же на порог родимого дома, к ногам милосердной Галины и немилосердного, но лживого Витольда.

– Идти тебе некуда, – Стефания заняла место по другую сторону стола. – Это первое неприятное обстоятельство. Второе – тебе уже говорили, что ты не сможешь иметь детей?

Алина кивнула. Говорили. Только это не показалось важным.

– Вижу, эта новость не вызвала огорчения. Возможно, ты слишком молода, чтобы оценить ситуацию адекватно. А возможно, ты не предрасположена к сентиментальности.

– Что вам нужно?

– Я хочу сделать тебе предложение, – Стефания открыла верхний ящик и вытащила из него пару снимков, которые подвинула к Алине. – Это мой зять. Недавно он овдовел. Данное событие весьма дурно повлияло на его характер и образ жизни. Если бы дело касалось лишь Павла, я бы не стала вмешиваться. Однако затронуты интересы моих внучек.

Мужчина некрасив. Худощав и бледнокож, в Стефанию, хотя она и не мать ему. Черные волосы поредели, а в темных, навыкате глазах чудится нездоровый блеск.

– Как видите, Павел напрочь лишен какого-либо очарования. И характер у него сложный.

Девочки же прелестны. Младшенькой едва исполнилось три, старшенькая до боли похожа на бабушку.

– Татьяна и Ольга.

– Любите Пушкина? – осмелилась задать вопрос Алина, и Стефания усмехнулась.

– Скорее уважаю. «Евгений Онегин» – история не о столичном щеголе, а о двух провинциалках, которым удалось вырваться из провинции и в конечном счете неплохо устроить свою судьбу. Но я не о том поговорить хотела.

Стефания взяла фотографию сына.

– К несчастью, Павел достаточно богат, чтобы представлять интерес для… некоторых особ, жаждущих удачно выйти замуж. Сейчас лишь мое слово удерживает его от глупостей. Но скоро я вынуждена буду покинуть Павла и девочек.

На ее лице не обнаружилось ни тени печали или сомнений.

– И предполагаю, что не пройдет и полугода, как он вынужден будет жениться на какой-нибудь стервочке, которой повезет забеременеть. Павел очень ответственный. И порой потрясающе недальновидный!

– Вы опасаетесь, что третий ребенок будет представлять угрозу для ваших внучек?

– Именно. Я рада, что ты меня понимаешь.

– И чего вы хотите?

– Чтобы ты вышла замуж. Ты молода. Красива. Умна. Порядочна. Ты не умеешь просить и выпрашивать, но и не делала попыток взять чужого, хотя в больнице это легко. Ты – хороший вариант.