В русском секторе никто из них не бывал: Лина — потому что не хотела ходить туда одна, и Джейк поехал на восток через Митте, мимо Гендарменмаркт, затем через площадь Опернплац, где в свое время устраивали костры из книг. Исчезло все. Когда они издалека увидели обрушенный внутрь «Берлинер Дом», у них совсем отпала охота ехать дальше, и они решили пройтись по Линден — совершить, как прежде, воскресную прогулку. Теперь тут уже никто не гулял. Среди руин перед самой Фридрихштрассе устроили импровизированное кафе. В нем было полно русских, потеющих при такой жаре.

— Они никогда не уйдут, — сказал Лина. — Здесь все кончено.

— Деревья вырастут опять, — сказал Джейк, глядя на обугленные пеньки.

— Бог ты мой, посмотри на «Адлон».

Но Джейк смотрел на человека, выходившего из дверей здания, разрушенного, судя по всему, лишь частично. Сикорский тоже заметил его и подошел.

— Мистер Гейсмар, наконец-то вы решили навестить нас, — сказал он, пожимая руку. — Очевидно на полдник.

— А его по-прежнему устраивают?

— О, конечно, это же традиция, как мне сказали. Теперь не такая формальная, более демократичная, не так ли?

Фактически, все, кого Джейк увидел у двери, были увешаны орденами и медалями. Генеральская песочница.

— В задней части сохранилось несколько комнат. Из моей виден сад Геббельса. По крайней мере, мне так сказали. Прошу прощения, — сказал он, поворачиваясь в Лине. — Генерал Сикорский. — И вежливо поклонился.

— Извините, — сказал Джейк. — Фройляйн Брандт. — А почему не фрау?

— Брандт? — сказал он, внимательно ее рассматривая. — Распространенная фамилия в Германии, не так ли?

— Да.

— Вы из Берлина? У вас здесь семья?

— Нет. Всех убили. Когда пришли русские, — сказала она неожиданно вызывающе.

Но Сикорский лишь кивнул.

— Моих тоже. Жену, двоих детей. В Киеве.

— Извините, — сказала Лина, смутившись в свою очередь.

Он кивнул, приняв извинение.

— Судьбы войны. И как такая красивая женщина до сих пор не замужем?

— Была. Его убили.

— Тогда извините, — сказал Сикорский. — Ну, наслаждайтесь прогулкой. Печальный вид, — сказал он, глядя на улицу. — Столько еще предстоит сделать. До свидания.

— Столько еще предстоит сделать, — сказала Лина, когда он отошел. — А кто это все натворил? Русские. Ты видел, как он на меня смотрел?

— Он в этом не виноват. У него глаз на красивых девушек. — Джейк замолчал и коснулся ее щеки. — Ты красивая, ты же знаешь. Посмотри на себя. Вернулся прежний цвет лица.

Она взглянула на него, затем покачала головой, снова смутившись.

— Нет, дело не в этом. Здесь нечто другое. Подозрение. Русские относятся подозрительно ко всему.

— Я слышал, что он служит в разведке. А они на всех так смотрят. Пошли.

Они прошли мимо Бранденбургских ворот, все еще залепленных огромными плакатами Большой Тройки.

— Деревьев нет, — сказала она. — Ох, Джейк, давай вернемся.

— Знаешь что — давай проедем в Грюневальд и погуляем в лесу. Согласна?

— Там не так, как здесь?

— Нет. Кроме того, наверняка прохладнее, — сказал он, вытирая пот с лица.

— Что-нибудь для дамы? — От группы слонявшихся около Рейхстага отделился немец в пальто и фетровой шляпе.

— Нет, — ответила Лина, — уходите.

— Довоенный материал, — сказал мужчина и, распахнув пальто, вытащил сложенное платье. — Очень красивое. Моей жены. Почти не носила. Видите? — Он стал разворачивать платье.

— Нет, спасибо. Не нужно.

— Посмотрите, как она будет выглядеть, — сказал мужчина Джейку. — Летнее, легкое. Вот, пощупайте.

— Сколько?

— Не надо, Джейк. Я не хочу его. Посмотри, какое оно старое. Довоенное.

Но именно это и зацепило его взгляд — такие платья она носила перед войной.

— У вас есть сигареты? — спросил настойчиво мужчина.

Джейк приложил платье к ней. Приталенное, со свободным верхом. Она всегда любила такие.

— Красивое, — сказал он. — Может, пригодится.

— Нет, не надо, — ответила она, слегка взволнованно, как будто переодевалась на публике, где все ее могли увидеть. Она оглянулась, ожидая свистка военного полицейского. — Убери.

— На тебе оно будет шикарно.

Он достал новую пачку сигарет. Что там говорила Ханнелора про текущий курс? Но именно в этот момент появилась военная полиция. Британские солдаты с белыми жезлами стали разгонять толпу, как цыплят. Немец, выхватив пачку, швырнул платье Джейку.

— Тысяча благодарностей, — сказал он, убегая. — Удачная покупка, не пожалеете. — И, взметая полы пальто, побежал к арке.

— Какая глупость. В любом случае, слишком дорого. Целая пачка.

— Ничего страшного. Чувствую себя богачом. — Он посмотрел на нее. — Я так давно ничего тебе не покупал.

Она стала складывать платье.

— Посмотри, оно все мятое.

— Отпарим. Ты будешь прекрасна. — Он коснулся ее волос. — Распустишь волосы.

Она взглянула на него.

— Я больше не ношу такую прическу.

— Ну один раз можно. Несколько заколок, — сказал он, вынимая одну.

Она отвела его руку:

— Ох, ты невозможен. Так уже никто не носит.

Сев в джип, они поехали через Шарлоттенбург по нескольким длинным проспектам, лежавшим в руинах. В душном воздухе висела пыль. Наконец они увидели деревья па краю Грюневальда, а за ними водное пространство. Там река, расширяясь, образовывала несколько озер. Здесь было прохладнее, но не намного. Сейчас солнце закрывали облака, отчего вода выглядела синевато-серой. Воздух был густ от томящей жары. На флагштоках бывшего яхт-клуба безжизненно висели «Юнион-Джеки», которые не шевелились даже от легкого бриза. Они увидели на воде две лодки, неподвижные, с обвисшими парусами, как два мазка на полотне. Но, по крайней мере, город остался позади — впереди была только водная гладь, а дальше, на том берегу, сквозь деревья просматривались пригородные дома Гатова. Они поехали по дороге вдоль берега, не обращая внимания на выгоревшие участки леса, вдыхая запах сосен, прежний чистый воздух.

— Лодкам лучше пристать, будет буря. Боже, как жарко. — Она похлопала по лицу носовым платком.

— Давай хоть ноги помочим.

Но узкая полоска пляжа, совершенно пустынного, была вся усеяна бутылками и осколками снарядов, выброшенными на берег, словно каемка грязи на ванне. И они, перейдя дорогу, пошли в лес. Здесь было влажно, но спокойно. Не орали, перекликаясь, туристы. Не топотали лошади. В таком воскресном одиночестве они никогда прежде не оказывались. Однажды они занимались любовью в кустах, всего лишь в нескольких ярдах от лошадей, галопом несшихся мимо. Опасность возбуждала, словно касание плоти. Полная безнаказанность.