Вова терпеть не мог, когда женщины плакали. Его это пробирало до костей. Когда он видел на лице Лены разводы от размытых слезами теней и прочей косметики, чувствовал на своем плече ее мокрое, печальное тепло соленых капель скорби тающей души, ему хотелось остановить время и послать весь мир к чертям.

– Я думала, что мне полегчает, но я ошибалась. Боже, я и не знала, что может быть так больно, – сказала она через какое-то время. Видимо, тогда, когда на плач не осталось сил.

Наблюдая горе своей любимой, Вова будто бы пропитался им сам. Слушая смешные и не очень истории из их с Ксюшей прошлой жизни – светлые и радостные истории детства, грустные опыты юношества, – он изумился, до какой степени сильно в его голову было вдолблено общественностью, что наркоман равняется убогому нолю без палочки, – не способный ни на что хорошее мерзавец, которого нужно сжечь на костре. Слушая Лену, перенимая ее страдания, он не заметил, как тихо плачет вместе с нею об ушедшей из жизни Ксюше. В рассказе Лены он нашел для себя, что Ксюша была доброй и чистой девочкой, которая, однажды замаравшись, не смогла очиститься.

– Общество видит в наркоманах только торчков. Оно не думает, что у них есть или были свои семьи, братья и сестры, для которых они – часть себя. Просто падшие люди, которых или втаптывают в грязь, или же они сами спешат в пропасть. У нас в школе, на входе в спортивный зал висела растяжка со словами: «СОЗДАЙ СЕБЯ САМ!». Господи, какой же это бред! Я не просила рождаться на свет. А Ксюша? Ей-то это за что? Грехи отрабатывает? Карма плохая?

– Малыш, ты была с ней до последнего, – пытался успокоить ее Вова. – И все делала правильно. Ты любила ее, а теперь ее не стало. А зачем и почему так – этого мы не узнаем никогда…

– Ах вот как ты заговорил? Молчи! Заткнись, падла! – набросилась на него Лена, раздирая его одежду, царапая в бессильном гневе его кожу, избивая его своими ладонями. А потом вдруг успокоилась и в очередной раз разрыдалась.

И он тоже плакал – в пику большинству мужчин, которым плакать не положено по определению. Молчал и нежно гладил Лену по голове, вдыхая запах ее русых волос.

На поминках произошел конфуз: кто-то из присутствующих, говоря речь, обмолвился о каком-то мужике:

– Был у меня один товарищ. Поехали мы с ним в апреле на речку. Было холодно, но он накатил водочки, и ему стало тепло. Захотел искупаться. «День рождения у меня – говорит. – Значит, можно!» Ну, я его удерживал, удерживал, а потом думаю – я ж ему не папа. А он прыг в воду. Плыл, плыл, околел да умер. Вот такой подарочек на день рождения… Так о чем я. Вот…

Больше говорящего никто не видел. Возможно, его распяли на кресте за крамольную речь. Родители Лены были буквально убиты горем. Казалось, в один миг она лишилась всего и всех, кто был ей дорог. Оставался один только Вова.

5

Уход Ксюши из жизни для него был очередным доказательством бессмысленности этого мира. Для Лены все было по-другому. Для нее тот момент, когда Ксюша канула в Лету, стал поворотным пунктом рассказа. Ксюша умерла, и смысл жизни для Лены был утрачен. Создавалось впечатление, что она живет зря.

– Как ты? – спросил парень, наливая Лене крепкий сладкий чай.

– Была у психолога, – ответила ему дорогая, отстраненно и одновременно весьма сосредоточенно.

– А он что? – Вова испытывал живой интерес, но его воображение рисовало неприглядные картины: профессиональный «моральный урод», не понимая состояния клиентки, считает, что лечит ее душу, тогда как на самом деле режет скальпелем по живому. Так, как извращенцы изучают женщин или маленькие дети поджигают котам хвосты или обрывают мухам крылышки. Животное любопытство без человеческого понимания своих действий – вот что определенно движет дикарями такого рода.

Приготовившись слушать, Вова уныло хлебнул свой чай. Напиток обжег губы. Вот и хорошо. Хотя бы это заставило его проснуться.

– Она, – уточнила Лена. – Я ей говорю, у меня сестра умерла. Плачу. А она мне: «В глубине души каждый из нас думает, что он вечен. Это нормальная защитная реакция». Сидели с ней в кабинете, как два придурка, – только я слепая, а она глухая.

– Тише-тише. В следующий раз, если к ней соберешься, то не молчи. Пойдем вместе, и я ей плюну в рожу.

– Не будет никакого следующего раза, – ответила ему Лена, поставив жирную точку над «Ь>.

Сказала как отрезала. Обрубила. Пресекла на корню. Он уже тогда все понял. Но все же переспросил для проформы:

– В смысле? – Вопрос прозвучал глупо, но зато вежливо. Молодой человек подумал, что такого рода «ритуальные пляски» никогда не потеряют своей актуальности. В этом смысле высокотехнологичный двадцать первый век ничем не уступает каменному веку. Вот они – издержки хорошего воспитания, помноженные на нежелание осознавать то, что ранит душу.

– В прямом. Я жить больше не хочу. Каждый из нас вечен… В глубине души… Один хрен – сдохнешь! Ты сдохнешь, я сдохну. Какой в этом смысл?! – взвизгнула Лена, сверкнув нездоровым блеском своих уставших глаз.

– Ленуш, надо быть сильнее… – Все же Вова сделал последнюю попытку выцепить девушку из цепких лап депрессии. Он считал, что вместе они справятся, но не учел, что Лена хотела, чтобы их пьеса закончилась по-другому. Когда он проговорил свои слова, парню показалось, что он будто ворошит тлеющие головешки кочергой. Оба чувствовали, что скоро все будет кончено.

Как мужчина, он здраво считал, что надо быть сильным и преодолевать трудности во что бы то ни стало. Но для нее все было иначе. Для Лены жизнь теперь представляла собой основную трудность. И трудность эта стояла костью в ее горле.

Перед тем, как ответить своему молодому человеку, она вспомнила дурацкий анекдот из «Аншлага» – юмористической передачи, которую вела Регина Дубовицкая. Сидишь, бывало, ешь какую-нибудь дрянь за неимением лучшего, и шутки, доносящиеся в этот момент из телевизионной передачи, кажутся не смешными, а наоборот – издевательскими. Как бы там ни было, анекдот, как припоминала Лена, звучал следующим образом.

Больной заходит в аптеку.

– Доктор, у вас есть что-нибудь от головы?

– От головы? Посмотрим-с. Средство от головы – топор!

Гомерический хохот в зале. Занавес.

Такой вот привет из детства – того времени, которого давным-давно не стало; напоминание о тех днях, когда Ксюша еще была жива и здорова.

Борясь с желанием в очередной раз расплакаться, думая о том, что Смерть будет лекарством от болезни под названием Жизнь, Лена выпалила:

– «Сильнее»… Для чего? Чтобы однажды я проснулась, а тебя нет рядом? Или ты того, тю-тю? Нет уж, пошел ты на фиг со своим «сильнее»!

– Но что я могу для тебя сделать? – До него дошло, что он неправильно поставил перед ней вопрос, но слово и правда не воробей.

– Да ничего не надо делать! Я вправе сама распоряжаться своей жизнью!

– Извини, я не об этом хотел сказать. Я тебя не отговариваю. Мне-то что тут без тебя делать? Я вот о чем. Об этом, обо мне ты подумала?