– Олег!

Когда хорошо одетая обеспеченная женщина тридцати с лишним лет вот так голосит на тихой московской улочке ранним утром, а потом вешается на шею молодому красивому мужчине, обнимая его словно после долгой разлуки, хотя виделись только вчера, и осыпает его лицо поцелуями… вот так… вывод лишь один…

Но Катя не торопилась с выводами.

Она отлипла от окна такси, к которому буквально приклеилась, наблюдая эту любовную сцену.

Вчера они разругались.

То есть Кристина устроила ему сцену из-за этого стула наслаждений из храма.

И ночью они не были вместе.

Но вот наступило утро, и Кристина налетела на профессора, как смерч, как ураган, у самых дверей музея.

Они все никак не могли перестать целоваться.

Потом Олег Гайкин обнял Кристину за плечи. Пискнул пульт, закрывающий двери автомобиля «Пежо», и они вместе вошли в музей через служебный вход.

И тут снова раздался визг тормозов.

Со стороны Колымажного переулка, со стороны Знаменки и метро «Кропоткинская» показались два черных джипа и две полицейских машины с мигалками.

Катя посмотрела на часы: без пяти девять. Прибыл генерал Елистратов с муровцами. Она наблюдала, как сотрудники МУРа входят в здание, беря под контроль служебные вход и выход. Ну и, конечно, главный вход.

Там возле ионического портика дожидается ее Анфиса.

Но нет. Анфисе наскучило ждать. Вот она собственной персоной направляется к «выходу» – тоже с увесистой сумкой, где камеры и все необходимое для работы фотографа.

– Анфиса, я тут, – Катя расплатилась с водителем и вышла из такси.

Сотрудник МУРа, оставленный дежурить на улице у джипов, посмотрел им вслед и сразу достал из кармана мобильный телефон.

– А я тебя там ждала, на нашем месте во дворике, – сказала удивленная Анфиса.

– Я приехала раньше, хотела понаблюдать, как они являются на работу. Но тех, ради которых я приехала рано, я не увидела.

– Ради кого ты приехала рано? – спросила Анфиса. – Ради охранника и его сынка?

Катя кивнула. Да, Тригорских – отца и сына, она не увидела. Значит, они сегодня оба выходные.

Анфиса толкнула ее локтем и кивнула: в вестибюле у поворота к служебному коридору Николай Тригорский в своем черном костюме начальника службы безопасности, при галстуке, с рацией, разговаривал с генералом Елистратовым.

– Я даже не заметила, как он вошел в музей, – сказала Катя. – Наверное, с главного входа.

– Тут же целый комплекс зданий, – Анфиса неопределенно повела рукой. – Весь квартал их, музейный. Он мог войти через здание личных коллекций. Здания сообщаются переходами. Нижнее царство – это лабиринт.

Закончив беседовать с Тригорским, Елистратов кивнул Кате и Анфисе – есть разговор и для вас, «фотографы».

– Неплохо поработали вчера, хвалю, – сказал он, поздоровавшись. – Собственно из-за ваших сведений мы снова тут.

– Из-за сведений какого рода? – спросила Катя.

– Сейчас узнаете, идемте вместе со мной к куратору Вавич, она уже у себя в кабинете.

Катя отметила – то, как в музей на работу приехала Виктория Феофилактовна, она тоже не уследила.

Истинно, истинно, в Нижнем царстве много ходов-переходов.

Они снова очутились в лабиринте коридоров, поднялись по служебной лестнице (какой по счету?).

– Я вчера навел справки, – понижая голос, сказал Елистратов. – Так вот, небывалое дело. Не просто редкое, а небывалое форменным образом. С чем раньше мы сталкивались? С кражами из музеев. Но тут нет никакой кражи. Тут все наоборот – музей получает в дар крупные материальные ценности, произведения древнего искусства, коллекцию эту самую…

– Проклятую, – подсказала генералу Анфиса.

– Совершенно верно. И есть люди там… – Елизаров указал пальцем наверх, – немало людей весьма влиятельных, которые ни в коей мере не желают этого допустить – вот этого самого щедрого подарка музею. Огласки, публичности этого подарка.

– Я так поняла, что все дело в этом человеке по прозвищу Узбек, – сказала Катя. – Пишут, что он крестный отец восточной мафии. То есть, был. Ведь его убили. Его нет, он в могиле. Почему его подарок не может стать частью собрания музея?

– Да потому что там, наверху, все хорошо понимают, в отличие от вас, капитан, – Елистратов снисходительно глянул на удивленную Катю, – что такие люди, как Ибрагимбек Узбек, не могут рассчитывать даже после смерти на официальное признание. Власть никогда этого не допустит. Такие люди не должны получать официальный статус. В том числе и статус благотворителя, благодетеля. В девяностых годах криминал активно лез во власть, старался пробиться как можно выше. После стольких лет борьбы с этим злом, после стольких чисток разве можно допустить, чтобы они снова подняли голову, получили некий знак – мол, один путь официального признания, несмотря на все ваши преступления и кровь, для вас открыт – благотворительность и все, что с ней связано. Ведь когда эта коллекция войдет в состав экспозиции, на ее открытие министр культуры должен приехать в музей, а может, кто и повыше. Разве это не станет знаком им? Вот такого развития событий там, наверху, умные люди и не хотят допустить. Даже намека на такую ситуацию, даже тени намека. Никаких поощрений быть не должно.

– Между прочим, дело об убийстве Узбека в вашей юрисдикции, и оно так до сих пор и не раскрыто, – невинным тоном заметила Катя.

Елистратов метнул взгляд в ее сторону.

– Мы работаем над раскрытием.

– Конечно, я в этом не сомневаюсь, – Катя доверчиво… слишком даже доверчиво, закивала. – Но я так поняла, что музей уже получил «Проклятую коллекцию» в дар, оформил все документы и хочет коллекцию выставлять. И вовсе не собирается сдавать свои позиции.

– А вот насчет прояснения позиций мы сейчас с куратором и побеседуем, – Елистратов постучал в дубовую дверь уже знакомого Кати кабинета окнами на Знаменку.

– Входите, доброе утро, – раздался голос Виктории Феофилактовны.

В своем неизменном костюме «шанель», с идеальной укладкой, нарумяненная и бесстрастная, как бронзовый Будда, она восседала за своим рабочим столом.

– Виктория Феофилактовна, я пришел прояснить позицию музея по интересующему меня вопросу, – объявил Елистратов.

– С утра и такая делегация ко мне, – Виктория Феофилактовна повела рукой. – Что ж, присаживайтесь. Все, все присаживайтесь, прошу вас.

Катя, Анфиса, Елистратов и… вездесущий старший лейтенант Тимофей Дитмар, взявшийся неизвестно откуда и буквально ввинтившийся в дверь кабинета, сели на павловский диван и кресла карельской березы.

– Разговор при свидетелях. Девушки, как вам у нас работается? – спросила Виктория Феофилактовна.