— Еще в тот день, когда он погром у него учинил, — пояснила Маргарита. — Видимо, где-то был записан адрес, и он запомнил… Он и мне сейчас сказал, и я тоже запомнила.

— Говори, записываю! — воскликнул Роман.

Узнав адрес, он бросил трубку на рычаг и кинулся за руль своей «Волги».

* * *

Роман подоспел как раз вовремя.

Он подъехал к остановке и увидел, как из только что прибывшего автобуса выходят люди. Среди них был и Валерий.

Роман нагнал Валерия, чеканящего солдатский шаг по проселочной дороге.

— Ты куда это? — спросил Роман, поравнявшись с братом.

— Это мое дело, — не глядя на него, ответил Валерий.

— Ошибаешься, — сказал Роман. — Это касается моей дочери.

— И моей племянницы, — добавил Валерий.

— Я отец! Я! — воскликнул Роман. — А ты всего лишь дядя.

— Мне она тоже как дочь, — напомнил Валерий. — И если родной отец не в состоянии… то тогда мне приходится взять в свои руки…

Роман схватил брата за рукав:

— Что я не в состоянии? Ну, договаривай!

— Позаботиться о дочери, — ответил Валерий, вырывая свой рукав.

— Она сегодня же вечером вернется, если ты сейчас не испортишь дело, кретин!

Валерий не реагировал, продолжая быстро идти вперед, глядя прямо перед собой.

— Мне что, заставить тебя остановиться?! — рявкнул Роман.

— Рискни, — спокойно ответил Валерий.

Роман схватил Валерия за грудки и попытался повалить его на землю. Однако Валерий не поддался, наоборот, сам опрокинул брата.

Роман тут же вскочил на ноги и стал озираться вокруг. Увидев валявшуюся у дороги увесистую палку, он схватил ее, подбежал к Валерию и стал дубасить его куда попало.

Валерий пытался увернуться, отобрать палку, но это у него не получалось.

— Сдаюсь! Сдаюсь! — в конце концов закричал он.

Но Роман не успокаивался. Он бросил палку, только когда Валерий после очередного удара по голове потерял сознание.

Роман оттащил брата в лес около дороги. Вернувшись к «Волге», он достал из багажника моток веревки.

Этой веревкой он привязал Валерия к сосне так, чтобы его не было видно со стороны дороги. В довершение Роман сунул брату в рот кляп из старой тряпки.

Потом с минуту раздумывал: поехать к Ковалеву на машине или пойти пешком?

Остановившись на втором, он поспешил по дороге.

30

Азия

Позавтракав вместе с дядей Ваней, Азия села за стол и стала рисовать в альбоме, купленном для нее хозяином дома, к которому она успела привыкнуть. Она, впрочем, не знала, к кому она привыкла больше — к этому дому или к самому дяде Ване.

В это утро дядя Ваня куда-то надолго исчез. Когда он уезжал в город, то обязательно предупреждал об этом Азию. «Значит, он где-то недалеко», — решила девочка.

Увлекшись рисованием, она позабыла о времени.

Через час или полтора после завтрака Азия вдруг услышала истошный крик, донесшийся из дяди-Ваниного подвала — того самого, куда он ее первоначально поместил ровно полгода тому назад.

* * *

Когда Роман приблизился к повороту, за которым находился дом Ковалева, на дорогу вдруг вышла девочка…

— Азия… — прошептал счастливый отец и бросился к ней.

— Привет, папа, — спокойно сказала Азия, когда тот приподнял ее и прижал к себе.

— Как ты? Как ты?.. — заплетающимся языком спрашивал Роман.

— Все чудесно, — ответила Азия.

Когда Роман, расцеловав девочку, наконец поставил ее на землю, та полезла в карман:

— Да, папа, это вот дядя Ваня просил тебе передать.

И Азия протянула Роману что-то, завернутое в перепачканный красным платок.

Роман недоуменно взял платок в руки, развернул его и вскрикнул от ужаса.

Это был отрезанный нос Ковалева.

Эпилог

Позже стало известно, что Иван Ковалев был дядей Михаила Кусикова по матери. После того как Кусиков порвал со всеми своими родственниками и стал вести полуотшельнический образ жизни, Иван однажды случайно встретил его на улице. Михаил был очень пьяный и еле держался на ногах. Иван отвел его к себе домой.

Ночью Михаил немного протрезвел и рассказал Ивану о своей личной трагедии, которая сгубила всю его жизнь.

Дядя Ваня необычайно растрогался и даже пустил слезу, услышав этот рассказ. Печальная история племянника напомнила Ивану его собственную судьбу. Он тоже безумно любил в юности одну девушку, которая тоже в итоге предпочла другого. Так Ковалев на всю жизнь остался одиноким бездетным холостяком.

Услышав, какую ненависть питает Михаил к Роману Воронову, виня именно его во всех своих несчастьях, Иван и сам проникся к незнакомому ему кинорежиссеру аналогичным чувством. Он даже не возражал Мише, когда тот сулил Воронову всевозможные наказания, которым его следовало бы подвергнуть.

Особенно дяде Ване запомнились три угрозы, раздавшиеся в ту ночь из уст полупьяного Миши.

Во-первых, Михаил сказал, что он запросто мог бы убить Воронова, но не станет этого делать, потому что такое, мол, наказание было бы для «мерзавца» слишком легким.

Во-вторых, Михаил заявил, что куда более справедливым было бы убить жену Воронова или его детей, если таковые у этого режиссера имеются и если он ими дорожит.

Эта угроза все-таки немного смутила добродушного, в сущности, дядю Ваню, и он робко заметил племяннику, что если Воронов, несомненно, подлец, то его родственники едва ли в чем-то виноваты…

На это Миша заплетающимся языком ответил, что если уж не трогать жену и детей, то тогда, дескать, стоило бы забрать у Воронова какую-то часть его тела. Ибо, по словам Михаила, потеря любимой девушки Милы была равносильна для него утрате жизненно важного органа. А потому справедливости можно было добиться, отрезав или оторвав у Воронова что-нибудь, без чего и он больше не сможет жить полноценной жизнью…

— И что, например? — на полном серьезе спросил дядя Ваня. Все эти полоумные речи своего невменяемого племянника он слушал как зачарованный. — Что именно ты бы оторвал… ну, или отрезал этому самому Воронову? Какую такую часть его тела?..

— Да любую, — махнул рукой Михаил. — Только, конечно, не какой-нибудь там палец… Нет, пальца было бы слишком мало… Лучше руку, а то и две! Или ногу… Или, не знаю, нос!..

Это был третий преступный посул Миши, навсегда врезавшийся дяде Ване в память.

Утром племянник покинул дядину комнату, и, как Ковалев ни старался, уже не смог его больше найти.

Наконец, прекратив поиски как в воду канувшего Михаила, Ковалев сам себе пообещал отомстить Воронову за погубленную жизнь любимого племянника.

Впрочем, это свое обещание Иван, возможно, никогда бы не выполнил, если бы не удивительное совпадение. Как-то раз Ковалев встретил пресловутого