И пошел к колодцу за водой.

Квартальные ворота закрыли, старый настоятель остался ночевать у нас. Я подозревал, что он замыслил это с самого начала. Двоим в палатке места хватало, но четверым… И я, и отец испытывали неловкость, отчего суетились больше обычного. Монах неприхотлив, но мы-то должны сделать все, чтобы старику было удобно! А тут всех удобств – пара тюфяков, дощатый настил да одеяла…

Ничего, отыскали еще одеяло и пару циновок. Я хотел отдать тюфяки старшим, но отец не позволил, забрал циновки себе. Пока разместились – вспотели. Жаровню не зацепи, шесты не сбей, друг на друга не наступи…

Набились, как пирожки в коробку. Мы с отцом по краям, святой Иссэн и Каори – посередине. Настоятель рядом со мной, девочка – рядом с отцом. Хорошо еще, Иссэн сухонький, как кузнечик, а Каори мелкая – чистый воробей. Иначе б точно не влезли.

Матушка, подумал я мимоходом. Узнай мама, что трое взрослых мужчин ночуют в тесной палатке бок о бок с десятилетней девочкой – не миновать выволочки! Придумает невесть что, раскричится. Ладно, мы ей не скажем. Я, во всяком случае, точно не скажу.

Некстати вспомнился Шиджеру с его приемными дочерьми.

Гоня прочь гнусные мысли, я прислушался. Спят? Умаялись за день? Нет, бодрствуют. По дыханию слышно.

– Каори?

– Да…

– Ты своего брата хорошо помнишь?

Тишина. Девочка даже дышать перестала.

– Иоши? – шепот был похож на шелест палых листьев. Я его едва расслышал. – Иоши хороший. Он мой брат…

Хороший, значит. У Шиджеру было иное мнение: «Жизни сестре не давал. Тиранил, ел поедом. Я его, извиняюсь, даже бил, гонял от сестры: не помогало…»

– Ты помнишь, как он умер?

Теперь затаили дыхание мужчины.

– Умер? Иоши умер?

Ее удивление вонзилось мне в сердце острой стрелой. Вопреки всему представилось: они мне врали! Нацуми, Шиджеру, остальные… На самом деле Иоши жив! Сбежал из дому? Прячется? Тайком видится с сестрой?

Нет, невозможно.

– Мне жаль твоего брата. Но он, к сожалению, умер.

Молчание. И наконец:

– Иоши умер, да.

Похоже, она все-таки сомневалась.

– Ты помнишь, как это случилось?

– Да, помню. Это из-за меня!

– Из-за тебя?!

– Кукла. Моя кукла! – Каори завозилась под одеялом. Я понял: девочка лезет за пазуху, желая проверить, на месте ли ее драгоценная кукла. – Это Иоши мне ее подарил. Он ее сам сделал! Говорил, будто куклу мама сшила, для меня. Ругался, когда я не верила. Я соглашалась: пусть мама. Я-то знаю, что это Иоши…

– Да, он сделал замечательную куклу. Но что с ним случилось? С Иоши?

– Кукла! – в голосе Каори звенело отчаяние. Кажется, девочка досадовала на мою непонятливость. – Мне ее Иоши подарил.

– Да, я помню.

– А я ее урони-и-ила…

Каори шмыгнула носом: вот-вот расплачется.

– Уронила? Куда?

– В коло-о-о-одец! Хотела достать…

Театр? Сцена, актеры в гриме? Рокочут барабаны?! Нет, на сей раз я видел все будто наяву. Слушая сбивчивый рассказ Каори, я присутствовал там, в Грязном переулке – бесплотная тень, беспокойный дух, мятущийся призрак.

Не в силах помочь, вмешаться, спасти.

– Воды принеси! – хрипло кричит мать.

Кашляет, булькает, перхает горлом.

Каори ёжится, как от удара. Оглядывается в поисках брата: нет, не видно. Убежал куда-то, а она не заметила. Значит, придется самой. Надо торопиться: промедлишь – огребешь тумаков.

– Принесем маме воды, – объясняет она кукле. – Мама хочет пить.

И, подхватив любимицу, спешит к колодцу, оскальзывается на плотном утоптанном снегу. Вчера выглянуло солнце, снег подтаял, а к ночи снова замерз, покрылся тонкой корочкой льда.

Каменный край колодца тоже обледенел. С третьей попытки Каори пристраивает на нем куклу. Деревянная бадья громко плюхает, ударившись о воду. Кажется, удачно упала: не придется вытаскивать пустой и бросать снова. Каори дышит на озябшие пальцы, берется за веревку. Ворот сломан, надо тянуть. Бадья идет тяжело – точно, полная! Мама будет довольна.

По крайней мере, не побьет.

Нога едет на снегу. Девочка хватается за край колодца. Веревку не удержать одной рукой: вырывается как живая, больно обжигает пальцы. Бадья ухает обратно в колодец. Вслед за ней, задета локтем, кувыркается кукла.

– Нет!

Едва не плача, Каори опирается о каменный бортик. Ложится на него животом, заглядывает вниз. Кажется, она различает плавающую куклу.

– Я тебя вытащу!

Подцепить куклу бадьей? Каори пытается. Нет, надо спускаться. Страшно. Девочка прислушивается. В доме храпит мать.

– Мама заснула, – сообщает Каори кукле, вновь перевесившись через край колодца. – Я тебя вытащу, а потом уже наберу воды. Мама нас не побьет. И ругаться не будет. Проснется, а вода рядом стоит!

Не без труда она забирается на бортик. Берется за веревку.

– Каори!

А, это Иоши. Вовремя он вернулся. Вместе они достанут куклу!

– Я…

– С ума сошла?!

– Кукла…

– Слезь сейчас же!

– …уронила. Ай!

В который раз за сегодня Каори оскальзывается. Пальцы вцепляются в веревку что есть сил. В мокрую, холодную, похожую на верткого угря веревку. Пальцы и раньше-то замерзли, онемели, а сейчас Каори их и вовсе не чувствует, словно пальцы кто-то украл.

Девочка сползает вниз.

– Каори!

Это Иоши. Успел. Нет, опоздал.

– Каори, держись! Я тебя вытащу!

– Кукла! Она упала!

– Это ты упала! Держись крепче!

Ловкой обезьяной Иоши запрыгивает на бортик, хватается за веревку. Он хватается, а Каори отпускает: украденные пальцы не держат. Падает в ледяную воду. К счастью, до воды осталось всего-ничего. Девочка барахтается, колотит по воде руками. Вор возвращает ей пальцы: девочка хватает что-то мягкое.

– Кукла! Нашла!

– Кто-нибудь! Помогите!

Мама спит, думает Каори. Я тоже хочу спать. Тело сковывает холодом. Одежда делается неподъемной, тянет вниз, на дно.

– Помогите! Кто-нибудь!

Мама не услышит. И хорошо, что не услышит. А то задаст обоим! Сейчас Иоши ее вытащит, и все будет хорошо.

– Моя сестра! Она упала в колодец!

Каори пытается сунуть куклу за пазуху и уходит под воду. С трудом выныривает.