Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если ей не удастся вовремя выйти замуж, то с годами она становится очень томной и стильной дамой, приобретает этакую элегантную импозантность, надевает на нос очки, чтоб казаться внушительней и серьёзней, натягивает на себя костюм, ещё более плотно облегающий фигуру, ширину же юбки сокращает до такой степени, что начинает казаться, будто она отрезала от обыкновенных мужских брюк штанину и влезла в неё. Допустимая длина шага в такой юбке не превышает пяти сантиметров, однако она всё же как-то умудряется перебирать ногами по сцене, сохраняя совершенно невозмутимый вид и стараясь не отвечать на дружный смех публики, доносящийся из зрительного зала.
Накопив опыт, такая секретарша помогает Старому хрычу писать доклады и отчёты, подбирает для него цитаты из классиков, за которые ему приходится потом краснеть, так как употребляются они невпопад. Питая по-прежнему слабость к отрицательному типу, она помогает ему во всех его злодеяниях и кончает тем, что подсовывает ловко состряпанную им бумажку на подпись Старому хрычу, за что последнего и притягивают в конце представления к ответу.
Соседка
Эта особа выдаёт себя за вдову, хотя на деле просто перезрелая дева. Возраст неопределённый. Живёт постоянно за стенкой и мечтает женить на себе кого-нибудь из действующих лиц пьесы. Рада была бы выйти даже за верблюда, лишь бы в штанах. Как только услышит на сцене мужской голос, так сейчас же вылезает из-за кулис и напропалую начинает кокетничать с каждым, кто подвернётся под руку, будь то юноша, мужчина средних лет или старик. В ответ ей раздаются постоянно только иронические замечания, но поскольку она глупа, как улитка, то всякая ирония отскакивает от неё, как от стены горох. Несмотря на всю свою глупость, эта особа всё же бывает кстати, когда кто-либо из героев остаётся на сцене один. Каждый без труда может представить себе, как неловко должен чувствовать себя актёр, на которого устремлены тысячи глаз, в то время как ему на сцене не с кем даже перекинуться хотя бы словечком. В таком отчаянном положении и соседке обрадуешься! Почувствовав, что её слушают со вниманием, она начинает разводить турусы на колёсах, рассказывает разные, никому не интересные случаи из своей жизни, вспоминает о том, как давала уроки музыки, как до революции участвовала в любительских спектаклях, и порывается петь надтреснутым голосом куплеты на французском языке. Все её россказни никому не нужны, так как не имеют никакого отношения к пьесе, однако она удаляется со сцены лишь после того, как надоест зрителю хуже горькой редьки.
Особенно от неё достаётся влюблённым.
Многие театральные зрители уже, наверное, заметили, с каким сочувствием относятся к влюблённой паре все действующие лица комедии. Всем им, так же как и публике в зрительном зале, ужасно хочется, чтобы поссорившиеся влюблённые наконец помирились. Как только на сцене появляются влюблённые герой и героиня, все остальные персонажи начинают перемигиваться между собой, понимающе кивать друг другу головами, показывая взглядом на дверь. Почин обычно делает положительный герой, который вдруг заявляет, что забыл купить папирос, и, потихоньку ступая на цыпочках, уходит со сцены. За ним тянутся остальные персонажи, не исключая даже отрицательного типа, который сначала в недоумении пожимает плечами, но потом понимающе разевает рот и тоже выскальзывает за дверь. Поле боя оказывается очищенным. Влюблённые начинают с того, что обмениваются сердитыми взглядами, затем выражение их лиц понемногу смягчается. Влюблённый уже готов сказать, что виноват во всём он, и попросить прощения, героиня же тоже хочет сказать, что виновата она, готова с рыданием броситься на грудь влюблённому. Вот он уже весь подался вперёд, чтоб взять её за руку. Публика уже развесила уши и сидит в зале как на иголках, но тут вместо красивого объяснения в любви и сладких поцелуев вдруг открывается дверь и входит соседка со своей стереотипной фразой о том, что она принесла жировку или что-нибудь в этом роде. Влюблённые как ужаленные отскакивают друг от друга, словно их уличили в чём-то постыдном. Зрителю ясно, что примирение теперь уже невозможно, что теперь снова придётся ждать подходящего случая, который может и не повториться. Все от досады ёрзают на своих стульях и от всего сердца посылают к чёрту соседку вместе с её проклятой жировкой.
Много раз наблюдая в театре такую сцену, мы жалели, что теперь уже не то доброе старое время, когда зрителям разрешалось приносить с собой в театр разную гниль и кидать её в нелюбимых актёров. Надеемся, однако, что когда-нибудь этот симпатичный обычай будет снова введён и публика, запасшись заранее тухлыми яйцами, дохлыми кошками и другими подходящими гнилыми продуктами, забросает ими театральную соседку при первом же её появлении на сцене и раз навсегда отобьёт у неё охоту мешать влюблённым.
Персональный водитель
Хотя его дело водить персональную машину своего начальника, мы никогда не видим его за этим занятием. Обычно машина стоит во дворе, когда действие комедии происходит в доме, и где-нибудь за углом, когда комедия происходит во дворе или на даче. Доказательством того, что персональная машина существует на самом деле, служит сигнал, который раздаётся каждый раз перед тем, как водитель появляется на сцене. Почти всегда он приходит нагруженный, как верблюд, разными свёртками, пакетами, с огромной вазой, о которой известно, что она куплена в комиссионном магазине, с ящиком боржома под мышкой или холодильником на спине, напоминающим кафельную печку средних размеров.
Одевается он чаще всего в допотопный френч защитного цвета, кирзовые сапоги и кожаную фуражку номера на два меньше, чем полагается по его голове. Бреется всего два раза в месяц, иногда даже отпускает усы, с которыми делается похож на моржа.
Отнеся ящик с боржомом или холодильник на кухню, он остаётся на сцене, чтобы высказать несколько критических замечаний в адрес Хрыча, если, конечно, последнего нет поблизости, после чего начинает «шутить» с Полей. Все его шуточки касаются лишь одной темы – выпивки. Поля предлагает ему пойти с ней в загс, обещая после женитьбы отучить его от вина, он же с презрением отвергает её предложение, заявляя, что он как мужчина – венец творения, а она при ближайшем рассмотрении – всего-навсего женщина. Так они мирно беседуют, безбожно коверкая слова на потеху нетребовательной части зрительного зала, потом начинают уже более серьёзно объясняться в любви, причём она довольно любовно называет его чучелом, а он её – ведьмой. В конце концов они решают пожениться и отправляются трясти ковры.
Неизвестно, состоится ли когда-нибудь эта женитьба на самом деле, так как на