— Дэниел не верит в брак. — Она пожала плечами, но в ее глазах мелькнула печаль, и мне стало интересно, что она знает о загадочном Дэниеле. — Мама, возможно, этого не понимает, но она любит Дэниела настолько, что простила ему это. К тому же, Елене и так тяжело. Тебя здесь не было, но она вспылила, когда они поняли, что она не может иметь детей.

Я поджала губы и посмотрела в окно на проносящиеся в ночи огни. Елена всегда хотела быть матерью. Из всех нас она была самой традиционной итальянкой, жаждущей семейной жизни, являющейся краеугольным камнем культуры. По иронии судьбы, я всегда находила, что в ней меньше всего материнских черт, чем в любом другом человеке, которого я знала. Несмотря на мои сомнения по поводу старшей сестры, мне было очень стыдно, что я не была рядом с ней.

— Ах, город. — Козима потянула меня за руку. — Он не примет тебя, бамбина, но я обещаю тебе, со временем ты полюбишь его.

Я вздохнула и положила голову на затхлый подголовник, наблюдая, как приближаются яркие огни Нью-Йорка. У меня было ощущение, что Козима говорит не только о городе, я до сих пор не осознавала, как много я пропустила за последние четыре года и, возможно, как тяжело мне будет вернуться домой.

Мое беспокойство исчезло в тот момент, когда мы с Козимой подъехали к маминому таун-хаусу на границе Сохо и Маленькой Италии. Это было старое кирпичное здание с черной отделкой и красными цветами в оконных коробках. Мама жила там с тех пор, как они с Еленой переехали в Америку четыре года назад, но я была внутри только один раз, когда Козима привезла меня на открытие маминого ресторана.

Как только Козима открыла дверь, нас поразил резкий запах маминой итальянской кухни и тепло многих тел. Мы прошли через небольшую прихожую в длинную гостиную, где, к моему легкому ужасу и удивлению, стояла небольшая группа людей и кричала: «Сюрприз!»

Я радостно рассмеялась над Козимой, когда она толкнула меня в многочисленные ожидающие руки:

— Я не могу поверить, что ты сделала это, Жизель.

Голос моей матери, его сильный акцент, тяжелый звук, заставил меня застыть на месте, и, не зная почему, у меня на глазах выступили слезы. Ее лицо было единственным, что я увидела в толпе, и с грустью осознала, что забыла, как она выглядела на самом деле. Близнецы унаследовали ее цвет лица, чернильные волны, золотистые глаза и карамельную кожу, но ее фигура, классические песочные часы, как у Софи Лорен, но смягченная хорошей едой и добрым возрастом, была похожа на мою. Я тихо всхлипнула, когда она заключила меня в свои теплые объятия, и меня окутал аромат розмарина и солнечного света.

— Жизель, моя французская малышка, — бормотала она снова и снова, обнимая меня, ее пальцы нежно тянули мои спутанные волосы.

— Мама, — выдохнула я, прежде чем уткнуться лицом в ее волосы. Мы стояли так посреди комнаты, полной людей, несколько минут, прежде чем я смогла прийти в себя. Хотя мы почти каждый день разговаривали по телефону или по электронной почте, мне было невыразимо приятно снова быть с мамой. Как и в случае с другими моими братьями и сестрами, она была для меня всем, и меня удивляло — теперь, когда была дома, — что мне когда-либо было комфортно оставаться в стороне.

— Перестань ее тянуть, мам.

Богатый голос, мужской эквивалент голоса Козимы, но более глубокий и мрачный, разнесся по комнате, и с радостным воплем я бросилась из рук мамы в руки Себастьяна.

Он усмехнулся, поймал меня и легко поднял на руки.

— Ты выросла, Миа Сорелла, а твои волосы… — Он потянул за кусок. — Мне кажется, я впервые вижу тебя рыжей с тех пор, как тебе исполнилось двенадцать.

Я отстранилась и улыбнулась его смехотворно красивому лицу.

— Боже, я скучала по тебе.

Мама постучала меня по попе и цокнула, подумав, что я произнесла имя Бога, но мы с Себастьяном только рассмеялись, когда он снова поставил меня на пол.

Себ навещал меня в прошлом году в Париже, когда он снимал фильм, и меня до сих пор поражало, что мои младшие брат и сестра так преуспели в своей карьере. Два года назад Себастьян снялся в малобюджетном инди-фильме о бедном итальянском иммигранте, жившем в Нью-Йорке в 20-ые годы. Он получил три награды на Каннском кинофестивале, и теперь мой младший брат, тот самый человек, который бегал голышом по грязным улицам нашего дома в Неаполе, был восходящей кинозвездой.

— Я тоже скучал по тебе, бамбина. — Хотя я была старше близнецов, они оба называли меня малышкой, потому что я была явно ниже их высокого роста.

— Мне так больше нравится. — Елена шагнула вперед, внезапно оказавшись передо мной, ее руки неловко протянулись для объятий. — Я имею в виду твои волосы.

Моя старшая сестра разделяла мой цвет, но не более того: ее каштановые волосы были темнее моих, рыжие, настолько тёмные, что были цвета вина, коротко подстриженные и шикарные вокруг ее угловатого лица, демонстрирующие кремовую поверхность кожи без веснушек и тернистые глаза цвет грозовых облаков. Ее тело было худощавым, с тонкими костями, тогда как мое было более мягким, изогнутым, как у других женщин в нашей семье, и я поняла, когда ее взгляд упал на мою грудь и токую талию, что она почувствовала боль от одиночества, увидев меня снова. В то время как меня утешало осознание того, что мы выглядели хотя бы отдаленно похожими, Елена видела во мне только то, что отличало ее. Она была точной копией нашего отца, и мы все знали, что ей было тяжело, но я все равно всегда находила ее душераздирающе красивой, какой — то острой и романтичной одновременно.

И хотя она была еще и самым умным человеком, которого я знала, и несмотря на мое глубокое уважение к ней, наши объятия были неловкими. Что-томежду нами увяло много лет назад, и я все еще не знала, как это восстановить.

— Ты тоже прекрасно выглядишь, Елена.

После объятий мы обе сделали большой шаг назад, но близнецы и мама окружили нас.

Хотя я устала и все еще чувствовала легкую тошноту после долгого перелета, мне было приятно проводить время со своей семьей и близкими друзьями, которых они приобрели за эти годы. Я встретила подругу Себастьяна Софи, в которой сразу узнала модель Calvin Klein и хорошую подругу Козимы. Это было несерьезно, заверил меня Себ позже, наполняя мой бокал вином,