class="p1">– Дай мне поговорить с Турно, – бросил ему в спину Эмиль. – Я докажу, что он лжет.

– С ним уже говорили судебные психиатры.

– Кристоф, не будь упрямым ослом! Ты потом будешь жалеть. Дай поговорить с ним. Мое слово хоть что-то да значит здесь, в этом здании. Префект зачтет допрос.

Кристоф остановился в дверях.

– Ладно, идем, – наконец согласился он.

– Но только… начну не я.

– Эмиль, твой новый способ… – вскипел Кристоф. – Как я объясню префекту?

– Вера растопит Турно, она совершеннейшее чудо, развязывает языки людям только так! И потом… мне нужны скрины лица Турно.

– Для твоей сталкерской коллекции? Это, черт возьми, незаконно!

– Да разве не плевать! Время! Время! Нам нельзя терять время. Ты сам понимаешь, да? Я вижу это даже по твоему затылку, который ты обращаешь ко мне, чтобы скрыть взгляд. Турно ни при чем! Возможно, имеет воровское прошлое, но он – не серийный убийца. Говорит, что прирезал сына? На хера?! За то, что тот проломил голову Стефану? Мальчишка сам сказал такое отцу? Ага, сейчас, так он и признается, что убил товарища! Ему это мог рассказать только Жаккар, а тому – его сын. Что доказывает: он жив!

В итоге этих жарких препирательств Веру вновь наградили медалью-значком из веб-камеры, и она оказалась в маленькой комнатушке с серыми стенами и единственным столом, за которым сидел Турно, прикованный наручником к скобе на столешнице. За большим матовым зеркалом прятались комиссар Герши и Эмиль. Думала ли Вера, иногда залипая на детективные сериалы и видя в них подобные комнаты, что окажется в такой!

Вера села напротив Турно, представилась и сразу сообщила, что является не сотрудником Префектуры Полиции, а всего лишь детским психологом.

Турно был одет в черный деловой костюм с синей рубашкой, а поверх него линялый тренч с дырами в нескольких местах, порванный, видимо, во время погони. В тонких, чуть вьющихся светлых волосах проглядывала лысина. Впрочем, достаточно симпатичный, чуть смахивает на актера Венсана Переса, но лицо было измученным, усталым и обреченным, будто у человека, которому объявили, что жить ему осталось пару месяцев. Он сидел полубоком, одной рукой пристегнутый наручником к столу, а другой упирался в стол так, словно хотел оттолкнуть его от себя. В вытянутой руке чувствовалось напряжение, безымянный палец и мизинец дрожали.

– Мне ничего толком не объяснили, но пригласили выступить независимым экспертом. Могу я поговорить с вами об Адриене?

Вера сделала судорожный вдох. Турно отвернулся.

– Я знаю, что вы лишились сына, и у вас есть дочь, которая пережила то, что пришлось пережить мне… Быть может, вы видели меня в новостях?

Она следила за изменениями его лица и надеялась, что боди-камере ничего не мешает снимать. В комнате были штатные камеры, но Эмиль доверял только своей, у которой было более высокое разрешение. Турно сидел молча, чуть откинувшись на стуле, взгляд его был направлен куда-то вниз. Но когда Вера упомянула дочь, он дернул бровью.

– Она жива? С ней все в порядке? – решила закрепить эффект Вера.

Молчание, но едва заметное изменение выражения глаз. Вера надеялась, что камера запечатлеет это летучее доказательство того, что Турно беспокоится о дочери, и, возможно, она является предметом шантажа Жаккара. Ее уже начали искать. И пока не нашли, решили, что будут давить на мнимого подозреваемого через нее.

– Вы расскажете мне, что произошло?

Молчание. Неужели все напрасно? Надо, чтобы подозреваемый начал говорить хоть что-то, тогда Эмиль сможет определить, лжет ли он. Как же его расшевелить? Вера же не специалист по допросам, да и, вообще, она детский психолог. С чего Эмиль взял, что она подходящий человек? Чуть поразмыслив, Вера решила зайти с другой стороны.

– Расскажите, что произошло в тот день, когда мальчики вздумали пойти ночью на кладбище?

Опять молчание, но в лице Турно появилось новое выражение – совершенно отчетливое чувство отвращения.

– Ваш сын сознавался вам в чем-либо?

Отвращение сменилось гримасой боли.

– У вас есть дети? – выдавил через силу подозреваемый. Его подбородок дрожал, на висках проступили вены.

– Нет, но я детский психолог и…

– Вам когда-нибудь приходилось встречать ребенка, который камнем забил насмерть своего товарища?

Вера вздохнула и отвела глаза: ей было сложно смотреть на этого человека, скрученного в жгут от навалившихся на него неприятностей.

– Сама я такого не встречала, но у нас были случаи, когда один ребенок причинял вред другому. В особенности часто это происходит с подростками…

– Я никогда не воспитывал в нем преступника! – перебил ее Турно громким вскриком и не сдержал слез, полившихся из покрасневших, исстрадавшихся глаз. – У нас была собака, я взял щенка нарочно, чтобы привить Адриену любовь к животным… – Он замолчал, стиснул зубы и опять посмотрел в пол, делая невероятное усилие, чтобы перестать рыдать перед незнакомой женщиной. Вера кожей чувствовала, какой сложный букет чувств он испытывал – унижение, страх, боль потери. Смотреть было невозможно, она понадеялась, что камера снимает все и этого будет достаточно. Она опустила глаза, уткнувшись взглядом в неровности и царапины столешницы.

– Чтобы он не стал таким, как я, – вдруг выдавил сквозь сжатые зубы Турно совершенно изменившимся голосом, – не стал бандитом и убийцей. Я ведь… убил собственного сына. Хотите знать, как? Я вспорол ему живот! Этому отродью! Я его породил, и мне было решать, имеет ли он право жить после того, что совершил!

Он говорил так, будто бил ножом в истерзанное тело. Каждое слово – удар молота по наковальне.

Ошарашенная Вера отклонилась от стола и судорожно водила ладонями по столешнице. Он смотрел вниз, не было видно, куда именно повернуты зрачки. Но это так важно! Лишь бы только Эмиль смог хорошо разглядеть, как двигаются глаза подозреваемого.

– То есть все-таки Адриен ударил Стефана? – пролепетала Вера, просто чтобы сказать хоть что-то.

– Ударил? – Турно скривился, выплюнув это слово. – Не ударил, а забил, как животное. Я… я как услышал… сразу перед глазами сцена из «Повелителя мух». Кто бы мог подумать, что мой сын окажется таким дикарем.

– А почему он так поступил?

– Вы издеваетесь! – вспылил Турно, так сильно дернув рукой, что запястье под наручником покраснело. Он внезапно расхохотался, а потом хохот перешел в завывание раненого зверя. Он уронил лицо в нескованную ладонь. Вера сжалась, прекрасно понимая, что разговор с ней был для него худшей пыткой.

– Они там… вместе с сыном актриски, этим прохвостом Тьерри, – он дернулся вперед, но наручник не позволил ему наклониться слишком низко, – хотели посмотреть, что будет. Посмотрели, блин! Думали, смерть – это игрушки.

Его лицо стало ледяной маской. Он смотрел на