мокрой рукой. Она выглядела готовой к бою и совершенно спокойной.

«Ей стоило бы нервничать».

Девушка понятия не имела, в какой опасности находится.

Бедект перекатился на живот и снова попытался встать. Руки и колени скользили по залитому кровью камню.

– Я здесь, – удалось ему выдавить из себя сквозь стиснутые зубы.

Они проигнорировали его.

«Беги, глупая девчонка, беги».

Жрец Тойшунг по широкой дуге подкрадывался к Цюкунфт. Та смотрела исключительно ему на ноги. Ее губы шевелились, словно она считала про себя. Он шагнул вперед, и она вытащила нож из-за пояса. Жрец остановился. Но, заметив, что Цюкунфт не двигается, он шагнул к ней сам.

Бедект ударился о ножку стола, чтобы создать шум, отчаянно пытаясь отвлечь жреца Тойшунг. Оба противника опять не обратили на него никакого внимания.

Жрец сделал финт мечом. Цюкунфт не шевельнулась, казалось, даже не заметила, полностью сосредоточившись на его ногах. Бедект кашлянул кровью и подивился тому, как потемнело вокруг. Он с трудом поднялся на колени. Он увидел, как жрец Тойшунг с невероятной быстротой бросился вперед. Цюкунфт, по-прежнему смотревшая ему на ноги, произнесла:

– Вот.

Жрец Тойшунг насадил себя прямо на нож Цюкунфт. Она не столько ударила его, сколько подставила клинок, чтобы он смог вогнать его прямо себе в глаз.

Мужчина удивленно хмыкнул и рухнул на пол.

Бедект сделал то же самое.

Глава шестнадцатая

Кто-нибудь помнит Пфайлмахера? Он писал эти отвратительные книги о твердой реальности, которая не изменяется в соответствии с представлениями людей о ней. Полная ахинея! Я так и написал в своей рецензии, а много, много лет спустя встретил его. На тот момент он был громоздкой тварью, покрытый чешуей как броней, вроде тех болотных чудовищ, которые, кажется, состоят из одних зубов. Он сказал, что отзывы тех, кто сам не написал ничего выдающегося, больше не задевают его, что он привык к непониманию. Я сказал ему, что, по-моему, его вторая книга хуже первой, и он заплакал, и его бронированная шкура стала еще толще.

Рихтер Критик. Литературное обозрение Гельдангелегенхайтена

Стон какого-то несчастного ублюдка вырвал Вихтиха из сна и прекратился в тот момент, когда он открыл глаза. Он не мог пошевелиться, даже голову повернуть.

«Меня парализовало! Эта долбаная лошадь сбросила меня, у меня сломался позвоночник, и я теперь калека!»

Он прикончит эту тварь.

Пальцы ног Вихтиха замерзли. Он пошевелил ими. Затем он пошевелил пальцами рук. В голую задницу впивались песчинки; он лежал на холодном камне.

Вихтих напрягся, чтобы сесть, и ощутил какую-то штуку, которая плотно перехватывала его лоб. Он был не парализован, но связан и беспомощен.

«Что за ерунда?»

Мост. Башня. Все еще слабый после ночного нападения альбтраума, он там свалился с лошади.

Граница Готлоса.

– Дерьмо.

Не о чем волноваться. Он объяснит им, что они ошиблись, и двинется дальше.

«Правда? А в чем они ошиблись? Они думают, что ты работаешь на Геборене, и ты раньше… теперь… какая разница? Ты работаешь не просто на Геборене, а напрямую на их бога».

Ну, или это было раньше. Вихтих был не уверен.

– Но они-то этого не знают.

Ясно дело, придется лгать. Улыбаться, шутить, льстить и в конце концов выпутаться из этой ситуации благодаря своему обаянию. Ему доводилось попадать в переделки и похлеще. И снова Вихтих попытался сдвинуться с места, и снова ему это не удалось. Тот, кто привязал его к этому каменному столу, был мастером своего дела. Скосившись, он заметил засохшие кровавые потеки, пересекающие стол по всей его длине. Яйца Вихтиха, и так уже сжавшиеся от холода, едва не втянулись ему в живот.

«Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо».

Он закрыл глаза, пытаясь призвать спокойствие из глубин своей души. Но оно не откликнулось. Спокойствие куда-то делось. Спокойствие собрало вещички и перебралось куда-то в безопасное место.

Хорошо. Для того чтобы обаять людей, спокойствие не требуется.

Штраф. Ему не нужно было спокойствие, чтобы быть обаятельным. Вся эта ситуация лишь придаст ему вдохновения и энергичности – самую малость. Он будет настолько долбано харизматичен, что они еще извинятся перед ним и предложат помочь выпотрошить его глупую лошадь.

Он глубоко вздохнул, чтобы расслабиться. По крайней мере, насморк вроде прошел. Он мог быть прикован к столу и беспомощен, но ситуацию нельзя было назвать такой уж отвратительной. Пустяк – но пустяк, говорящий о том, что чаши весов склонились в его пользу. Как могла судьба не любить его? Кем или чем она бы ни была, в этом вопросе у Вихтиха никогда ясности не было. Кто там всем заправляет, боги или нечто непознаваемое, кто его знает.

Вихтих, как смог, осмотрел комнату. Потрескавшиеся и грязные каменные стены. Каменный потолок, на нем поблескивает густая паутина. Желоба для стока крови – весьма неприятная находка. Больше смотреть было особо не на что. Пустой камин, забитый паутиной еще сильнее, чем вся остальная комната, был похож на искривленный от ужаса рот. Разнокалиберные огарки, воткнутые в покрытые густой пылью бутылки, – вот что служило источником колеблющегося света в комнате. Окон здесь не было, и Вихтих не мог определить, день сейчас или ночь. Сколько он провел без сознания – пару минут, часов или же более внушительный промежуток времени? Он чувствовал слабость, но это могло быть из-за голода, или же Вихтих все еще так до конца и не очухался от того, что с ним сделал проклятый альбтраум. У одной из стен стоял еще один стол, деревянный и простой, ничем не занятый.

Он медленно вдохнул через нос и ощутил кислый запах пота и страха.

«Здесь совершенно не о чем переживать».

Голый, замерзший и воняющий так, словно уже обмочился от ужаса или готов вот-вот это сделать, Вихтих все еще мог обаять любого, кто войдет в эту комнату. Всё вышеперечисленное, конечно, затрудняло эту задачу, но не сказать, чтобы сильно.

Что-то длинное, с таким количеством ног, что Вихтих, пожалуй, и не смог бы сосчитать их все, побежало по его обнаженному животу, и он закричал.

Дверь в камеру Вихтиха распахнулась, и тот, кто забрался ему на живот, кто бы он ни был, резво умчался прочь.

– Мне показалось, что ли, что тут девка вопила, – сказал первый мужчина, вошедший в комнату.

Толстый, унылый, с лицом тупого скота, кожа – как простоявшая неделю каша, глаза вполне могли бы принадлежать свинье, если бы не были так широко расставлены.

Следом вошел второй – он оказался пожилым мужчиной.

– Приветствую вас, джентльмены, – сказал Вихтих, сверкнув