— Вы, э, обеспокоены, а? — Прилипала расстелил кусок синтетической материи, придавил его коленями и стал сражаться с плечом мертвеца. — Я наблюдал за вашей… э… манерой вести себя. Когда вы ели.

— Озадачена. — Она заставила себя отвести взгляд от глаз мертвого, желая, если возможно, закатать его в материю лицом вниз. — На штыке лопаты была свежая земля. По меньшей мере я думаю, что она была свежей или довольно свежей. У майтеры есть маленький садик в киновии, Ваше Высокопреосвященство. Время от времени, весной, я помогала ей, разрыхляя и копая землю. Не думаю, что Паук заметил это.

— Не понимаю, почему это, хм, важно. Кто-то еще, э? Может быть, еще один, хм, подчиненный советника Потто.

— Я тоже этого не понимаю, — сказала она Прилипале. — Возьмитесь за другой угол, а?

Когда они вернулись, Паук уже закончил первую могилу и начал вторую.

— Это Гиракс. — Он вынул обгрызенный карандаш и потрепанную записную книжку. — Я напишу, а вы оба поручитесь за него перед богами.

Они встали на колени. Майтера Мята обнаружила, к собственному изумлению, что сжимает холодную руку.

«Если бы дела пошли по-другому, — подумала она, — мы могли бы быть мужем и женой, ты и я. Мы с тобой почти одногодки».

Монотонное жужжание Прилипалы напомнило ей о птичьих трелях детей ее класса, повторяющих вслух таблицу умножения, запоминающих молитвы для еды, для обручения, для смерти. Неужели в этом году она преподавала девочкам? Или мальчикам? Она не могла вспомнить.

«Мы бы целовались и держались за руки, и делали то, что делают мужчины и женщины, и я, возможно, родила бы ребенка, моего собственного ребенка. Но когда я встретила Бизона…»

— Лады, генерал, отпустите его. Я заверну его в поли. — Внезапно Гиракс перестал быть мертвым человеком и превратился в синеватую статую или картину, все еще неясно видимую через синтетику.

— Его нож. — Она встала, рефлекторно стряхнув рыхлую землю с черной юбки. — Тебе понадобится нож для бумаги.

— Я уже взял его. Хочешь помочь, патера? Я могу сделать это один, но вдвоем легче. — Они наклонились, один с одной стороны, второй с другой, и Паук сказал:

— Поднимаем, когда я скажу, сечешь? Один, два и… три!

Подняв запеленутый труп на уровень живота, они опустили его в могилу; и Паук начал закидывать тело землей, время от времени останавливаясь, чтобы рукояткой лопаты утрамбовать землю на темном и мокром лице мертвого.

— Вы, кажись, удивляетесь, — сказал он, — почему мы не закапываем их так, как делаете вы.

— Э… бумажки, — рискнул Прилипала. — Наступят на них, э? Утрамбуют.

— И это тоже. Но, самое главное, здесь проще копать. Но потом, да, мы должны пройти по старым, чтобы похоронить новых.

Когда они выходили из караульной, волоча Гокко, завернутого в новый кусок поли, в главном туннеле раздался смех, слабый и безумный.

— Подождите! — сказала майтера Мята Прилипале. — Вы слышали? Должны были слышать!

Тот вздрогнул:

— Э… возможно.

— Можете сделать мне одолжение, Ваше Высокопреосвященство? — Она не стала ждать его согласия. — Сходите в кладовку и принесите два пакета сушеного мяса. Один для вас, второй для меня. Мы положим их в карманы.

— Это… э… веселье…

— Не имею понятия, Ваше Высокопреосвященство. У меня чувство, предчувствие, что нам понадобится еда.

— Если мы… э… не имеет значения. — Прилипала исчез в караульной.

Когда он вернулся, майтера Мята протянула ему игломет.

— Но… э… лучше, возможно, чтобы он был у вас, генерал, а? Вы, хм, сильнее.

— Он Гокко, а не Паука, — сказала она ему. — Паук сказал, что обычно использует игломет, помните? В тот момент это не произвело на меня большого впечатления, но потом, когда я думала об этом бедном человеке, одевавшимся как женщина, мне пришло в голову, что другие ловцы шпионов должны были делать то же самое. Им нужно было какое-то оружие, а до восстания никто, кроме гвардейцев, не мог ходить по городу с карабином в руках. И тогда я спросила себя — пока мы тащили Гиракса, — что они сделали с ними, когда получили карабины. И мне показалось очень возможным, что большинство из них просто сунули их за пояс, под туники, где привыкли их носить.

— Очень, хм, умно.

— Благодарю вас, Ваше Высокопреосвященство. В любом случае, то, что мы слышали, не солдат. Согласны?

— Я, хм, несомненно. — Прилипала уставился на игломет, который держал в руке.

— Или вообще хэм, любой вид хэма. Поэтому игломет должен сработать, и они нам могут понадобиться; как и это мясо, за которое я еще не поблагодарила вас. Большое спасибо, Ваше Высокопреосвященство. Вы снизошли до того, что сделали мне одолжение.

Прилипала, похоже, вообще не слушал ее:

— Вы должны знать, как, хм, с ним обращаться, а? Куда нажимать?

— Это совсем не трудно. Перед тем, как стрелять, отведите это вниз, — она указала на предохранитель. — Прицельтесь и нажмите на спусковой крючок. Если захотите выстрелить второй иглой, опять нажмите на него. Но я не могу показать вам сейчас, как его перезаряжать. Нет времени, и, в любом случае, нет запасных игл.

Прилипала сглотнул и кивнул:

— А где его, хм, держать?

— За поясом под сутаной, возможно. Мне кажется, именно там его носит наш кальде.

— Я… э… Это будет, э, неразумно, эге? Когда мы вернемся… э… наверх.

— Я никому не скажу, если вы не скажете. — Майтера Мята наклонилась и схватила угол синтетического полотна, на котором лежало тело Гокко. — Нам лучше идти, и как можно быстрее, иначе Паук станет спрашивать себя, что нас задержало.

В конце бокового туннеля она встала на колени, как раньше, пытаясь сосредоточиться на подходящем прошении богам. Гокко ударил ее незадолго до того, как Паук запер ее на замок вместе с Прилипалой, чтобы он и его люди могли поспать; правое бедро все еще болело. Она не вспоминала об этом с того момента, как это произошло, или она убедила себя, что не вспоминала. А теперь этот Гокко мертв, мертв и лежит перед ней, и она обнаружила, что не в состоянии не думать об этом ударе. Так легко сказать: «Я прощаю тебя», и попросить богов, особенно Ехидну, не пинать его в ответ; тем не менее, она чувствовала, что прощение не добралось до сердца, хотя она изо всех сил пыталась принести его туда.

Прозрачный лист покрыл Гокко, как его брат из родительского свертка покрыл Гиракса, и майтера Мята встала на ноги. Как же зовут третьего человека? Он был самым тихим из всех ее тюремщиков; она посчитала его мрачным и отметила как, потенциально, самого опасного