«Абсолютно, мистер».

«Папа работает?»

«Конечно, – ответила я, – Он делает разные проекты. Потом он предприниматель и работает над созданием технологии по использованию низкокачественного угля».

«А мама?»

«Она художница, – ответила я, – писатель и учительница».

«Интересно, – сказал мужчина, делая пометку в папке. – А где она преподает?»

«Мои родители не хотят, чтобы я вела любые разговоры на личные и семейные темы без их присутствия, – сказала я. – Приходите, когда они будут дома, и они ответят на все ваши вопросы».

«Хорошо, – ответил мужчина. – Я обязательно вернусь, так им и передай».

Он протянул мне свою визитку. Я смотрела, как он начал спускаться по лестнице. «Осторожнее на лестнице, – предупредила я. – Мы здесь в процессе ремонта».

После того как мужчина ушел, я вышла на улицу и стала кидать камни в мусорную яму. Большие камни, такие, какие я могла поднять только двумя руками. За исключением Эрмы, не было человека, которого я ненавидела так сильно, как этого мужчину из социальной службы по детским вопросам. Даже Эрни Гоада я ненавидела меньше. По крайней мере, с Эрни и его командой мы могли бороться, но, если этот бюрократ решит, что мы плохая и неблагополучная семья, с этим бороться будет сложнее. Он начнет свое расследование, и в результате нас с Брайаном, Лори и Морин разъединят и отправят жить в разные семьи, несмотря на то, что все мы хорошо учимся и знаем азбуку Морзе. Этого я не могла позволить. Я не желала расставаться с Лори, Брайаном и Морин.

Я хотела уехать из Уэлча. И Брайан с Лори тоже были уверены в том, что рано или поздно мы из этого города уедем. Я периодически спрашивала папу, когда мы переедем в другое место, и тот отвечал, что мы уедем в Австралию или на Аляску. И по-прежнему ничего не происходило. А когда я спрашивала маму об этом, она отвечала, что у нее пропало желание куда-либо переезжать. Может быть, Уэлч убил и в папе желание путешествовать и переезжать. Мы застряли.

После возвращения мамы домой я передала ей визитку мужчины и рассказала о его посещении. Во мне бурлила злость. Я заявила маме, что из-за того, что папа не желает работать, а она его бросать, госслужбы сделают свое дело и разъединят нашу семью.

Я думала, что мама ответит мне репликой из своего стандартного репертуара, но она молчала. Потом она сказала, что ей надо подумать, и села перед мольбертом. У нее закончились холсты, и теперь она рисовала на листах фанеры. Она взяла новый лист фанеры, выдавила краску на палитру и выбрала кисть.

«Что ты делаешь?» – спросила я.

«Думаю», – ответила она.

Мама работала быстро, почти на автомате и рисовала то, как себя чувствует. Постепенно в центре появился торс женщины. Ее руки были подняты вверх. От талии сиянием расходились концентрические круги воды. Мама нарисовала тонущую в озере женщину. Она закончила работу и задумалась, глядя на картину.

«Так что будем делать?» – спросила я.

«Меня пугает твое упорство».

«Ты не ответила на вопрос», – настаивала я.

«Я пойду на работу, Жаннетт», – ответила мама. Она бросила кисть в банку и продолжала смотреть на утопающую женщину.

В Уэлче, как я говорила, не хватало квалифицированных учителей. Двое из преподавателей моей средней школы даже не заканчивали колледж. К концу недели маму приняли на работу. В ожидании возвращения социального служащего по детским вопросам мы постоянно убирались и пытались привести дом в порядок. Учитывая дыру в потолке на кухне, под которой стояло пластмассовое ведро, а также огромное количество маминых «творений» и других вещей, это наведение порядка, откровенного говоря, было сизифовым трудом. Как ни странно, тот чиновник больше не вернулся.

Маму приняли на работу в среднюю школу города Дейви – небольшого шахтерского городка, расположенного в 18 километрах к северу от Уэлча. Машины у нас не было, и директор школы договорился, чтобы мама приезжала на работу с другой учительницей по имени Люси Роуз, которая только что закончила колледж в Блуфильде, жила в Уэлче и ездила на коричневом Dodge Dart. Эта Люси Роуз была такой толстой, что едва помещалась на водительском сиденье своего автомобиля. Директор школы практически приказал ей привозить с собой маму, и Люси Роуз с самого начала ее невзлюбила. Она не разговаривала с мамой, а только слушала кассеты с песнями Барбары Мандрелл[45]и курила дешевые ментоловые сигареты Kool. Как только мама выходила из машины, Люси Роуз демонстративно опрыскивала ее сиденье дезинфицирующим средством Lysol. В свою очередь мама считала Люси Роуз крайне ограниченной особой. Однажды она упомянула при ней имя Джексона Поллока, на что Люси Роуз заявила, что в ней есть польская кровь и она бы попросила ее не выражаться по поводу поляков.

У мамы возникли проблемы, с которыми она уже сталкивалась во время работы в Бэттл Маунтин: ей было сложно организовать свою работу и установить дисциплину в классе. По крайней мере, раз в неделю мама начинала капризничать и заявляла, что не пойдет на работу. Мы с Брайаном и Лори собирали ее вещи, выводили на улицу и доводили до места, где ее ждала Люси Роуз с недовольной миной на широком лице, сигаретой в зубах и в клубах синего дыма, которые изрыгала проржавевшая выхлопная труба ее автомобиля.

Теперь у нас, по крайней мере, появились деньги. Я подрабатывала, сидя с чужими детьми, Брайан косил и полол лужайки, а Лори разносила газеты. Мама получала зарплату в 700 долларов в месяц. Когда я в первый раз увидела серо-зеленый чек на эту сумму, я подумала, что все наши финансовые проблемы остались позади. В день зарплаты мы шли вместе с мамой в большой банк напротив здания суда, где она обналичивала чек. Затем мама отходила в угол и запихивала банкноты в носок, который клала в бюстгальтер. А потом мы шли оплачивать счета: за дом, электричество и воду. Мама расплачивалась двадцатками и десятками. Принимающие деньги менеджеры отводили глаза, когда, стоя перед ними, мама залезала в бюстгальтер за носком, громко объясняя это тем, что хранит там деньги, потому что боится карманников.

Мама купила в кредит несколько электрических обогревателей и холодильник, поэтому мы заходили в эти магазины, чтобы внести месячный платеж, и рассчитывали закрыть кредит к началу зимы. Мама купила (тоже в кредит) несколько совершенно бесполезных вещей: абажур с бахромой и хрустальную вазу, объясняя это тем, что самый простой способ почувствовать себя богатым – это приобрести недешевые безделушки. Потом мы шли в магазин у подножия горы и покупали самые незамысловатые продукты: рис, фасоль, сухое молоко и консервы. Мама всегда выбирала консервные банки с вмятинами, даже если они продавались по полной цене, потому что говорила, что этих калек тоже надо любить.

Придя домой, мы вытряхивали содержимое маминой сумочки на кровать и считали деньги. Оставалось несколько сотен долларов, которых вполне должно было хватить на все наши расходы до конца месяца. Тем не менее, каждый раз к концу месяца деньги магическим образом исчезали, и я снова рылась в мусорном бачке в поисках чего-нибудь съестного.