Папа рассмеялся. Он смеялся беззвучно, и плечи его тряслись. Чем больше он смеялся, тем смешнее ему казалась собственная шутка. Я тоже начала смеяться, и вскоре мы валялись на полу веранды и помирали от хохота. Мы смеялись до тех пор, пока на глазах не выступили слезы и бока не стали болеть.

В то время самым притягательным местом для всех детей был городской бассейн, расположенный около железнодорожных путей поблизости от бензозаправки Esso. Мы с Брайаном были там всего лишь раз. В бассейне мы повстречали Эрни Гоада с приятелями, они тут же начали орать, что мы живем в мусоре и обязательно заразим воду бассейна какой-нибудь страшной болезнью. Эрни не терпелось взять реванш за поражение, которое мы ему нанесли. Один из его приятелей произнес слово «эпидемия», и они поперлись жаловаться на нас родителям и охранникам бассейна, говоря им о том, что нас необходимо немедленно выгнать. Тогда мы с Брайаном решили уйти. Эрни встал у забора из металлической сетки и прокричал нам вслед: «Убирайтесь на свою помойку!» В его голосе слышалась радость победы: «Убирайтесь и не возвращайтесь!»

Прошла неделя, а жара не спадала. В центре города я столкнулась с Динитией, которая возвращалась из бассейна. Мокрые волосы Динитии были повязаны косынкой. «Ой, сестричка, вода в бассейне такая хороооошая! – сказала она, произнося слово «хорошая» так, словно в нем было двадцать букв «о». – А ты сама ходишь в бассейн?»

«Нас в него не пускают», – ответила я.

Несмотря на то, что я не объяснила причину, Динития кивнула в ответ и сказала: «Послушай, пойдем со мной в бассейн завтра утром».

Я прекрасно знала, что по утрам в бассейн ходят черные. Формально никакой официальной сегрегации не существовало, и все желающие могли посещать бассейн в любое время, но в реальности черные плавали в бассейне по утрам, когда за посещение не взимали плату, а белые – днем, когда посещение стоило пятьдесят центов. Это негласное правило не было нигде зафиксировано. Просто так было принято, и все тут.

Мне очень хотелось поплавать, но я опасалась того, что если приму предложение Динитии, то нарушу какое-нибудь социальное табу.

«А вдруг это кому-нибудь может не понравиться?» – спросила я.

«Потому что ты белая? – уточнила Динития. – Кому-нибудь из белых это действительно может показаться странным, но белых же там утром не будет».

На следующее утро мы встретились с Динитией около входа в бассейн. В руках у меня был купальник из секонд-хэнда, завернутый в застиранное серое полотенце. Белая сотрудница, сидящая в будочке на входе, покосилась на меня, но ничего не сказала. В женской раздевалке пахло синтетическим запахом хвои от моющего средства, а цементный пол и стены из шлакобетона были мокрыми. Из колонок звучал соул, и все женщины в раздевалке громко подпевали.

В раздевалках все белые женщины перед тем, как переодеть трусы, обматывали вокруг талии полотенце, а вот черные не стеснялись и ходили в чем мать родила. Некоторые из женщин были очень худыми с выступавшими ключицами и костлявыми бедрами, а у других были огромные попы, на которые можно было поставить стакан пива, и гигантские бюсты, которые вполне могли бы удержать лежащую на них пачку сигарет. Многие женщины пританцовывали, толкались бедрами или попами.

При моем появлении все замолчали и перестали танцевать. Одна из женщин подошла ко мне так близко, что мне казалось, она вот-вот дотронется до меня сосками. Динития громко объяснила, что я пришла с ней и я хорошая девушка. Женщины переглянулись, пожали плечами и оставили меня в покое.

Мне уже шел тринадцатый год. Я немного стеснялась своей наготы, поэтому сперва решила, что надену купальник, обмотавшись полотенцем, но потом набралась храбрости и сняла одежду, не прибегая к прикрытию полотенцем. Динития моментально заметила огромный шрам, оставшийся у меня на боку. Я объяснила, что после того, как обгорела в возрасте трех лет, мне делали трансплантацию кожи, и теперь я не могу носить бикини, а только цельный купальник. Динития потрогала шрам и сказала: «На самом деле выглядит не так уж ужасно».

«Эй, Динития! – закричала одна из женщин. – У твоей белой подружки пробивается рыжая мохнатка!»

«А чего ты хотела при ее цвете волос?» – спросила Динития.

«Да, – сказала я, – Воротник всегда должен быть в тон с манжетами».

Эту фразу я давно слышала от самой Динитии. Она улыбнулась, а женщины в раздевалке расхохотались. Одна из женщин в танце толкнула меня бедром в бедро. Я почувствовала себя достаточно уверенной для того, чтобы в ритм музыки также толкнуть ее бедром в бедро.

Все утро мы с Динитией провели в бассейне. Мы плескались, а также тренировали плавание на спине и баттерфляем. Динития плавала не намного лучше меня. Мы становились на руки на мелкоте и поднимали ноги над поверхностью воды, соревновались, кто дальше проплывет по водой, плавали и брызгались с другими детьми. Потом мы начали прыгать в воду «бомбочкой» и смотреть, у кого фонтан брызг поднимется выше. Синяя вода пенилась и плескалась. Ко времени окончания бесплатного сеанса мои пальцы на руках и ногах были в морщинках от воды, а глаза красными от хлорки. Хлорки в воде было очень много. Прежде никогда в жизни я не чувствовала себя такой стерильной.

В тот день после бассейна я была дома одна. Я наслаждалась ощущением вымытой кожи и приятной мышечной усталостью, которую всегда ощущаешь после активной тренировки. Неожиданно раздался стук в дверь, от которого я вздрогнула. К нам на Литтл Хобарт Стрит, 93, редко заходили в гости. Я немного приоткрыла входную дверь и выглянула. Передо мной на веранде стоял лысеющий мужчина с папкой в руках. Внешний вид незваного гостя напомнил мне государственных служащих, о которых рассказывал папа и которых надо было избегать.

«Глава семейства дома?» – спросил мужчина.

«А кто спрашивает?» – поинтересовалась я.

Мужчина улыбнулся, но его улыбка не предвещала ничего хорошего. «Я из социальной службы по детским вопросам. Мне нужен Рекс или Роз-Мари Уоллс», – ответил он.

«Родителей нет дома», – сказала я.

«Тебе сколько лет?» – спросил мужчина.

«Двенадцать».

«Можно войти?»

Я заметила, что мужчина пытается заглянуть внутрь дома. Я резко закрыла перед его носом дверь, оставив только небольшую щелку. «Мама с папой не разрешают впускать посторонних, когда их нет дома. И говорят с ними только после того, как посоветуются с адвокатом, – добавила я, чтобы произвести на него впечатление. – Скажите, по какому вы вопросу, и я им передам».

Мужчина сказал, что кто-то, чье имя он не имеет права мне сообщить, позвонил в социальную службу по детским вопросам и попросил ее сотрудников провести расследование состояния условий жизни семьи, проживающей по нашему адресу. И у него есть основания подозревать, что дети этой семьи не получают достаточно внимания и живут в запущенных условиях.

«Мы не обделены вниманием», – возразила я.

«Ты в этом уверена?»