— Все это, конечно, очень мило, но я-то понимаю, чтоговорили вы обо мне. А знаете что? Я сегодня такая счастливая, что даже необижаюсь!

Я пытаюсь остановить Хейвен: водку я зареклась пить послетого как в летнем лагере Рейчел протащила контрабандой выпивку в нашу палатку,и меня потом всю ночь выворачивало наизнанку. Но, едва коснувшись рукиХейвен, я застываю от ужаса, потому что у меня в мозгу возникает картинка:календарный листок, на котором красным кружком обведена дата: двадцать первоедекабря.

— Да успокойся ты уже! Научись хоть немного радоватьсяжизни! А что ж вы не спрашиваете, почему я такая счастливая?

— Да ты и так расскажешь, — отвечает Майлз,отодвигая от себя тарелку.

Он съел все белковые ингредиенты, а прочее оставил на кормголубям.

— Ты прав, Майлз, ты абсолютно прав! Хотя мне было быприятно, если бы вы спросили. В общем, звонила Трина. Она все еще в Нью-Йорке,носится по магазинам. Даже для меня накупила всякого разного, можете себепредставить? — Хейвен восторженно смотрит на нас. Не дождавшись реакции,морщится и продолжает: — В общем, она просила передать вам привет, а вы даже неответили. И не думайте, что она об этом не знает! Но скоро она вернется иустроит совершенно шикарный вечер, и меня тоже пригласила, вот! Я простодождаться не могу!

— Когда это будет? — спрашиваю я, стараясь, чтобыпо голосу нельзя было догадаться, как я напугана.

А что, если вечеринка назначена на двадцать первое декабря?

Хейвен, улыбаясь, качает головой.

— Извините, ребята, не скажу. Я обещала не говорить.

— Почему? — спрашиваем мы в один голос.

— Потому что это эксклюзивный вечер, только дляприглашенных, и незваным гостям вход воспрещен.

— Вот, значит, кто мы для тебя? Незваные гости?

Хейвен пожимает плечами и отпивает сразу чуть не половинустакана.

— Неправильно это! — говорит Майлз. — Мы твоилучшие друзья, ты обязана все нам рассказывать!

— Нет, не могу, — отвечает Хейвен. — Я словодала. И вообще, я, кажется, сейчас лопну от волнения!

Хейвен сидит передо мной, вся раскрасневшаяся, такаясчастливая, а мне страшно за нее, но голова так болит, и глаза опять слезятся,и ее аура смешивается с аурами других людей, и я ничего не могу прочитать.

Отпиваю из стакана, совсем забыв про водку. Огненнаяжидкость льется в горло, бежит по жилам, от нее ведет голову.

Хейвен встревоженио смотрит на меня.

— Тебе нехорошо? Смотри, поосторожней. Может у тебя ещене совсем прошло?

— Что не совсем прошло? — прищуриваюсь я, отпиваяеще и еще. С каждым глотком я впадаю в какое-то отупение.

— Да грипп, тот самый, с температурой и бредом!Помнишь, ты в школе потеряла сознание? Я еще тогда сказала: так оно иначинается, с тошноты и головокружения. Только пообещай, что расскажешь, когданачнутся сны, они удивительные!

— Какие сны?

— Разве я не рассказывала?

— Не в подробностях.

Я снова делаю глоток. Странно: в голове туман, а в то жевремя вроде как прояснилось. Посторонние видения, звуки, чужие мысли отступают,уходят на второй план.

— Сны совершенно безумные! Ты только не злись — одинраз мне снился Деймен. Но ты не думай, ничего такого не было! Сон был совсем неэротический. Скорее, Деймен как будто меня спасал. Вроде, он сражался с силамизла за мою жизнь. Чудеса, вообще-то… — Она смеется — Кстати о Деймене —Трина видела его в Нью-Йорке.

Мне вдруг становится холодно, несмотря на алкогольный жар вкрови. Но со следующим глотком холод отступает, а с ним и боль, и тревоги.

Так что делаю еще глоток.

И еще.

Потом я оглядываюсь на Хейвен и спрашиваю:

— А зачем ты мне рассказываешь?

Хейвен пожимает плечами.

— Трина просила.

На обратном пути мы запихиваемся в машину Хейвен, заезжаем кней домой, чтобы заново наполнить фляжку, и едем в город. Оставив машину настоянке, набиваем полный счетчик двадцатипятицентовых монет и отправляемсяшататься по улицам, обнявшись и горланя песню: «Позвони, какпротрезвеешь!», — причем дико фальшивим, а прохожие шарахаются от нас, какот чумы.

Мы проходим мимо книжного магазинчика, где в витрине —реклама книг о парапсихических явлениях, но я только морщусь и отвожу глаза.Какое счастье, что я больше не принадлежу к этому миру! Алкоголь избавил меняот цепей, я свободна!

Переходим улицу, бредем мимо отеля «Лагуна» и в конце концовкучей валимся на песок — не разобрать, где чьи ноги и руки. По очереди передаемдруг другу фляжку и впадаем в глубокую печаль, когда выпивка заканчивается.

— Вот свинство! — бормочу я, запрокидывая голову ипостукивая по донышку фляги, чтобы выбить из нее последние капли.

— Да ладно, не напрягайся так, — советуетМайлз. — Сиди себе и радуйся солнышку.

А я не хочу сидеть на месте! И я, конечно, радуюсь, но мнехочется, чтобы эта радость продолжалась. Я хочу быть уверена, чтопарапсихические кандалы не вернутся.

— Пошли ко мне? — предлагаю я, еле ворочая языком.

Надеюсь, что Сабина еще на работе, и мы сможем употребитьводку, оставшуюся с Хэллоуина.

Хейвен качает головой.

— У меня нет сил! Я, наверное, брошу машину и домойпоползу пешком.

— А ты, Майлз?

Я смотрю на него с мольбой. Не хочу, чтобы праздникокончился! Я впервые чувствую себя такой легкой, такой свободной, такойнормальной… Впервые с тех пор, как Деймен уехал.

— Не могу, — отказывается Майлз. — Семейныйобед. Ровно в семь тридцать. Можно без галстука. Смирительная рубашкаобязательна.

Смеясь, он падает на песок. Хейвен спотыкается о него ипадает рядом.

— А мне что делать?

Скрестив руки на груди, сердито смотрю на своих друзей. Мнеобидно, что я осталась в стороне, а они тут хохочут и возятся на песке, и обомне совсем не вспоминают.

***

На следующее утро, хоть я и проспала, первая мысль, кактолько я открываю глаза: голова не болит!

По крайней мере, не так, как обычно.

Переворачиваюсь на другой бок, свешиваюсь с кровати ивытаскиваю из-под нее припрятанную с вечера бутылку водки. Делаю хороший,основательный глоток, и, зажмурившись, ощущаю, как в горло льетсявосхитительное тепло, обволакивающее и приглушающее все чувства.

А когда в комнату заглядывает Сабина, узнать, проснулась лия, я с восторгом вижу, что ее аура исчезла!