день он стал сооружать на шлюпочной палубе нечто, пока не раскрывая задуманное никому. Он откопал в шкиперской кладовой среди своих “богатств” довольно солидную раздвигающуюся треногу, на какой обычно устанавливаются геодезические приборы, и вместе с ней притащил на палубу короткую, метра в два, лесенку, сваренную из полуторадюймовых труб. Ее боковые стойки в верхней части были крючкообразно изогнуты, чтобы лесенку можно было подвешивать. Затем он раздобыл небольшого размера продолговатый фанерный ящичек и в его боковинах выпилил пазы так, чтобы в них входила одна из проножек лесенки. Когда боцман собрал все вместе, установив ящичек на площадку треноги и вставив лестницу в пазы, лишь тогда стало ясно, что он сооружает подобие двуствольного крупнокалиберного пулемета. Чтобы придать “пулемету” большее сходство с настоящим, боцман воткнул в “стволы” небольшие лейки, какие используют для разлива жидкости в посуду с узким горлышком, а ближе к “ручкам”, в качестве чего служили изогнутые концы лестницы, он привязал один из щитков, что используются в портах против крыс, навешивая их на швартовы. Тренога, имея вращающуюся площадку, позволяла разворачивать “стволы” вправо-влево, а в пазах ящичка они вращались по вертикали.

Место для “пулеметной” установки было выбрано не случайно: концевая часть шлюпочной палубы ничем не загромождалась, имея по бокам только закрепленные спасательные плотики да принайтовленные бочки с краской. Здесь, обычно, моряки принимали солнечные ванны, когда этому способствовала погода, а потому “установка” хорошо просматривалась с бортов и кормы, что позволяло заметить ее и с воздуха. Полюбовавшись какое-то время на свое изобретение, “обстреляв” им окружающее судно пространство, боцман накрыл сооружение брезентом и оставил его на палубе до ожидаемого визита нелюбимым “супостатом”.

На следующий день боцман уже с утра “воевал” с ржавчиной на корме судна, подготавливая находившееся там швартовно-якорное устройство к покраске. Он периодически осматривал горизонт, явно поджидая самолет. Когда же тот, наконец, появился, совершая традиционный облет судна, боцман с моряками поднялся на шлюпочную палубу, сбросил с “установки” брезент и, взявшись двумя руками за крюки лесенки, развернул “стволы” в сторону предполагаемого налета. Мичман красиво смотрелся со стороны: стоял, как на картинке, прильнув к “пулемету”, в черных брюках и синей курточке с погонами, а на голове – тоже черная пилотка с “крабом”. Его стойка выражала неколебимую решительность сразиться с “противником”, какой в этот момент уже разворачивался на “боевой” заход, как и предполагалось, с правого борта. Направив “стволы” прямо на самолет, боцман внимательно следил за его приближением, корректируя их направление. И когда расстояние между судном и самолетом сократилось до нескольких сот метров, последний вдруг резко отвернул вправо, совершив крутой крен и показав боцману свое “брюхо”. Если бы “пулемет” был настоящим, то лучшей цели для него и желать не стоило. Боцман так и сделал: прокричав на всю палубу детское “тра-та-та”, он мысленно влепил самолету весь боезаряд.

Что послужило причиной маневра самолетом, конечно, теперь никогда не узнать, но боцман потом уверял всех, что видел испуганные глаза пилотов, и что именно его “пулемет” отразил этот налет. Действительно, больше наше судно не подвергалось противоправным действиям со стороны самолетов, хотя они продолжали регулярно прилетать, и потому боцман какое-то время ходил в “героях” и числился главным победителем “супостатов”.

“Здесь был Вася”!

С флотских времен у меня сохранилась фотография, на которой запечатлен бывший знаменитым на всю “гидрографию” вокально-инструментальный ансамбль “Каравелла”, какой родом происходил из команды нашего судна. Снимок был сделан в одном из “походов” в тот момент, когда вся советская страна и мы, как ее неотъемлемая часть, отмечали очередную годовщину Дня ВМФ. Пасмурная, но не дождливая погода позволила нам устроить небольшой импровизированный концерт силами талантов, выращенных в своем коллективе, на палубе юта, где смогли разместиться и артисты, и зрители. Некоторые из последних слушали концерт на “галерке”, чем послужила шлюпочная палуба, и откуда был сфотографирован ВИА “Каравелла”. На фоне пестрых от сурика бортов и принайтованных к ним бочек с краской, а так же относительно спокойных вод моря, мною были засняты “играющие и поющие” три моряка срочной службы и молодой офицер. Один моряк бьет в бубен, а остальные щиплют струны оригинально оформленных электрогитар. Перед участниками ансамбля стоят микрофоны на высоких подставках, а чтобы они не падали при качке, их, обвязав каждый шнуром, раскрепили между выступающими над палубой механизмами. Я не стану сейчас расписывать мастерство исполнителей потому, что любой его уровень воспринимался нами в море только на “бис”, а посвящу несколько строк лишь руководителю и “закоперщику” ансамбля старшему лейтенанту Василию Гавриловичу Сухопутному, – такая, вот, была у него не морская фамилия.

Уже лысеющий офицер женился почти перед самым выходом в море и теперь, проводя вместе со мной обязательные и томительные часы спецвахт, часто вслух мечтал о том, как он возвратится домой после “похода”. “Представляешь, – говорил он, обращаясь ко мне, – я подхожу к своей двери, звонюсь, и мне открывает жена… Я, ни слова не говоря, хватаю ее в охапку и бросаю на диван. И только тапки по сторонам разлетаются!.. А потом выхожу из квартиры, закрываю дверь и снова звонюсь. И снова мне откроет жена, а я ей тогда скажу: “Здравствуй, моя дорогая! Вот и я с морей вернулся…”. Василий был человеком рукодельным, и все электрогитары, какие имелись в ансамбле, изготовлялись во время плаванья с его помощью. Когда я увидел впервые эти инструменты, то не поверил, что они были сделаны в судовых условиях. Это лишний раз подтверждает правило, что морякам ни умения с терпением, ни времени занимать не нужно, – они всегда есть в длительных плаваниях. Вот и в последнем нашем “походе” Василий мастерил какую-то замысловатую курительную трубку, используя для этого где-то добытый корень вишневого дерева.

Но я хочу вернуться к его фамилии, какая, несомненно, играла в жизни молодого офицера немаловажную роль. Он как-то обмолвился, что и в моряки пошел наперекор своей фамилии. Зато теперь, когда кто-нибудь вслух произносил ее, Сухопутный всегда прибавлял: “Но – морской офицер!”, делая ударение на слове “морской”, что, конечно же, придавало разговору некую комичность. Этот же “больной” вопрос о фамилии, видимо, породил у Василия и маленький “пунктик”, – он в “походах” везде, где считал нужным, старался “застолбить” свое присутствие, выраженное в знаменитых и ставших теперь нарицательными словах “Здесь был Вася!”. Это чтобы всем доказать свою несухопутность. Но как “столбить” в морях и океанах, где все – зыбкое и текучее? Вначале Сухопутный бросал в море бутылки с запиской “Здесь был Вася!” и указанием широты с долготой того места,