как цветы и травы, вода и солнце. Они во имя Божие беседовали с ним и отвечали на его песни своими, ибо тому, кто говорит: «Возлюби Господа», отвечает вся Вселенная. Франциск не желал никому зла, и все стремились не сделать зла и ему. Душа его, очищенная покаянием и возвышенная любовью, приобрела право царствовать над природой, которым пользовался Адам в земном раю, и утратил, согрешив. Человеку, вновь ставшему безгрешным, вторит все сущее в своей невинности.

В последние годы жизни он страдал от болезни глаз, и кардинал Уголино повелел ему идти в Риети, к знаменитому врачу. Тот дал Франциску предписание, жестокое, как и вся варварская медицина Средневековья; рассечь куском раскаленного железа все сосуды от уха до брови на стороне больного глаза. Когда Франциск, привыкший к мучениям, увидел, что для этого чудовищного прижигания раскаляют железо, он пришел в ужас, но и тогда любовь его ко всему сущему на земле утешила его, и он заговорил с огнем, как с другом: «Огонь, благородный и добрый брат мой, будь милостив ко мне, не делай мне слишком больно, ведь я не причинял тебе зла, но любил тебя из любви к Господу, тебя создавшему».

Он помолился и осенил крестом пылающие угли. Хирург вынул из очага докрасна раскаленное железо, приблизился к святому Франциску, спокойно ожидавшему его, приложил железо к его виску, горящая кожа зашипела, и братья, находившиеся там, в ужасе отпрянули, но к ним обратился чистый голос учителя:

— Маловерные братья мои, почему вы бежите? Брат огонь не причинил мне зла, я просил его жечь меня еще сильней, если так нужно.

— Поистине, произошло чудо, — сказал хирург. — Даже силач не вынес бы спокойно этой операции.

Святой жил в постоянной внутренней связи со всем сущим, и это приносило ему огромную радость, он владел всем, он возлюбил все, все принадлежало ему; а ведь у него ничего не было. Он владел, сам того не желая и не боялся утратить, словом — он не был эгоистом, и потому пользовался всем, без ограничения, со свободой, которая только и бывает у тех, кто отрекся от собственного «я» и его двойника, «мое». Он владел всем с кротостью того, кто чувствует себя не властителем, но лишь хранителем, не — хозяином, но приглашенным, и достиг умения созерцать прекрасное, ибо это доставляет радость лишь тому, кто бескорыстен, а потому давал волю радости, распевая песни по-французски и представляя, что подыгрывает себе на виоле, хотя держал в руке простое полено, и водил по нему самодельным смычком, стянутым простой ниткой. Никто не смеялся над этим, ибо музыка — не от инструмента, но от сердца, а сердце Франциска, истинного певца, извлекало гармонию изо всего на свете.

БЕСЕДЫ С ЛЮДЬМИ

Более же всего его сердце чувствовало гармонию в людях. Святой Франциск не был затворником от природы — в юности он любил бывать среди друзей, любил их едва ли не больше, чем родных, и, сам того не желая, сделался их королем, благодаря возвышенности своего духа. Когда же он обратился, то не мог оставаться в одиночестве, к которому многие стремятся из любви к Богу, ибо даже после такой перемены в нем преобладало человеческое, и это все яснее чувствовалось, когда он все больше отстранялся от жизни и все отчетливей видел цель свою и путь. Король празднеств превратился в предводителя душ, но без гордости трибуна, без самолюбия завоевателя. Он, как Иисус, проповедовал сперва немногим, и сумел перенести хрупкую радость дружбы от шумных пирушек на заседания Круглого Стола, но добавил к ней возвышенную духовность — ведь дружба между его рыцарями была чиста и верна благодаря нищете. Он был чрезвычайно чувствителен к любой ласке, и если раньше мог взамен осыпать человека дарами, теперь он платил за это молитвами и благодарностью.

Однажды вечером, в Кортоне, его с товарищем принимал один знатный горожанин, который обращался с ним так, словно он был ангелом, спустившимся на землю, оказывал ему почести. Он мыл, вытирал и целовал ему ноги, растопил прекрасный очаг, приготовил изысканнейший ужин и старательно прислуживал за столом, не зная, как доказать свою преданность, а потом предложил оплатить все расходы, которые им с товарищем пришлось бы совершить.

От благодарности, святой Франциск ощутил к нему такую любовь, которую лишь он мог испытывать, и собираясь в путь, сказал товарищу, что тот господин за свое добросердечие заслуживает того, чтобы сделаться их рыцарем. «Добросердечие, — объяснил святой, возвышая в своем сверхъестественном видении то, что кажется человеческой доблестью, — тоже принадлежит Богу, ибо Он добросердечно предоставляет и солнце Свое, и дождь праведникам и грешникам. Оно сродни милосердию, которое гасит ненависть и хранит любовь».

С этой поры он твердо решил предоставить гостеприимному хозяину высшее благо, которым располагал — жизнь в совершенстве, много молился за него, и однажды вернулся в Кортону, но не стал говорить с ним, ибо знал, что слова — лишь последние пули в битве за душу человеческую. Приблизившись ко дворцу, он выбрал уединенное место для молитвы, стал на колени, долго молился, а хозяин, будто услышав внутренний зов, выглянул в окно, увидел Франциска, и тот показался ему неземным существом. Тотчас же выбежал он из дворца, подбежал к святому Франциску, стал у ног его на колени и с пылом стал молить его о том, чтобы тот позволил ему покаяться вместе с ним. Святой раскрыл руки для объятия, возблагодарив Бога. Так милосердие получило вечное вознаграждение.

Вот как понимал дружбу Франциск: не только доставлять другому удовольствие, как принято в миру, не только делать добро, как предполагает высокомерная добродетель, но предоставить другу возможность и творить добро, и, благоприятствующие тому обстоятельства, и радость от содеянного, и способность каждый день возрастать в добродетели. Это, однако, не исключало доброты в повседневных отношениях.

Когда в скиту Фонте Коломбо, что возле Риети, у него началась болезнь глаз, он пожелал оказать почтительный прием доктору, который по поручению кардинала Уголино посещал его каждый день, и сказал прислужнику вполне мирские слова:

— Пригласи доктора и приготовь ему хороший обед.

Тот покраснел:

— Нам стыдно приглашать его, ведь мы так бедны!

— Маловерный! — сказал Франциск. — Не заставляй меня повторять мою просьбу.

— Конечно же, я с большим удовольствием отобедаю у вас, в вашей бедности, дражайшие братья, — учтиво ответил доктор.

Братья в некотором смущении приготовили стол, накрыв его лучшим образом — был там хлеб, вареная зелень, много воды и немного вина, и тут в дверь постучала служанка одной