так было с мадонной Джакоминой ди Сеттесоли, в другой раз — с епископом из Осимо. Он рекомендовал овечку очень пылко, и удачливое создание могло не сомневаться в том, что умрет естественной смертью. В привязанностях своих он был божественно прост.

Как-то раз, проходя через земли Марке, он встретил крестьянина, который нес на плечах двух ягнят, связанных за ноги, а они отчаянно блеяли. Франциск подошел и приласкал их, как мать ласкает плачущее дитя, а затем спросил у их хозяина:

— Зачем ты мучаешь братьев моих ягнят, зачем подвесил их за ноги?

— Я несу их на рынок, мне нужны деньги.

— А что с ними сделают?

Человек рассмеялся:

— Их зарежут, черт побери, а потом съедят.

Святой Франциск пришел в ужас, и предложил за ягнят плащ, который он получил в тот самый день. Торговцу не верилось, что он говорит всерьез, ведь плащ стоил гораздо дороже ягнят. Дело закончилось совсем хорошо для него — не зная, кому доверить животных, Франциск снова отдал их хозяину с тем, чтобы тот никогда не продавал и не убивал их, и не причинял им зла, а кормил и заботливо за ними ухаживал. История умалчивает, возвысился ли духом хозяин при виде чистоты человека Божьего. Возможно, что несколько дней спустя он положил в карман деньги, вырученные за плащ и за ягнят, и воскликнул со смехом: «За здоровье того простака!» Но история говорит нам, что святой Франциск без колебаний мог обречь себя на тяжелую простуду, спасая двух животных, и поверить словам незнакомого торговца.

ПРЕКРАСНЫЕ СОЗДАНИЯ

Он умел видеть красоту и доброту во всех созданиях, даже в дождевых червях, которых он убирал с дороги, чтобы прохожие их не раздавили. Он любил цветы и душистые травы, и хотел, чтобы уголок земли возле жилища братьев был занят садиком, а в огороде оставлял прекрасную, невозделанную полоску земли, чтобы дикие цветы и травы росли там свободно, как у них это принято, прославляя прекрасного Отца всего сущего. Он так почитал жизнь во всем, даже в растениях, что запрещал братьям рубить деревья под корень. Дерево для него было живым существом, которое дышит, питается, рождает потомство, и потому его следовало не убивать целиком, но оставлять корневище, дабы от него пошли новые побеги.

Он любил воду, которая бежит вприпрыжку, утоляет жажду, смывает грязь, и всегда искал самый чистый источник, чтобы погрузить в него руки; любил яркие камешки и легко ступал по ним; любил небо — и чистое, и облачное; землю с ее плодородием. Но всегда, словно новое чудо, восхищал его свет — свет солнца, свет огня, и он говорил, что каждое утро, лишь только встанет солнце, все создания должны прославлять Бога, создавшего его для нас, по вечерам же Его надо благодарить за огонь, светящий нам по ночам. Он ощущал красоту огня, как ни один поэт ее не ощутил, ибо поэт только воспевает прекрасное пламя, а святой Франциск жалел его и не хотел гасить, даже если оно могло поглотить его или келью. Однажды он сидел у очага, и огонь тронул его одежду, а он же сказал товарищу, подбежавшему к нему:

— Дорогой мой брат, не обижай огонь!

Ему, поэту среди святых, ничто так не напоминало о Святом Духе, как неуловимое пламя, и он не мог потушить его, ни свечку, ни фитилек, залить их водой, обратить в уголь, как не мог убить самую жизнь.

В другой раз, на Верне огонь охватил келью, в которой он обедал. Товарищ его метался, пытаясь потушить пожар, а святой Франциск, не помогая ему, взял шкуру, которой укрывался ночью, и спокойно удалился в лес. Вернувшись, он увидел, что пожар потушен, и сказал товарищу:

— Мне не нужна больше эта шкура, ибо я по жадности своей, не отдал ее огню.

Сказал он так потому, что видел в огне не только жизнь, но и любовь Божью, которая может даровать все, но может и поглотить все, даже последнее одеяло; а те, кто пожалеет хоть что-нибудь, будут наказаны, и в своем обманчивом богатстве окажутся беднейшими из людей.

ТАЙНА СГОВОРА С ПРИРОДОЙ

От рождения святой Франциск был наделен даром впитывать окружавшую его красоту и умел наслаждаться ею в мирской жизни, но тогда его веселили и привлекали лишь изысканные, драгоценные предметы, а после великого отречения он стал проникать в красоту природы, которой восхищался вначале лишь поверхностно, как восхищается неграмотный книжкой, с картинками. Когда он отрекся от богатого убранства, посуды, одежды, он стал познавать богатства дарованные Всевышним, и тотчас же пожелал окружить себя ими, ибо полагал, что разгневает Создателя, если не оценит по достоинству Его дары.

Пользоваться красивыми вещами — не новость и не достоинство; новым и достойным было то, как пользовался ими святой Франциск. И в самом деле, после обращения глаза его открывались, словно у неграмотного, научившегося читать, теперь на всем видел он печать Бога — Создателя и Спасителя: кусок дерева означал для него крест; камень — Иисуса Христа, названного в Писании краеугольным камнем; цветы — снова Господа нашего, называемого лилией долины; вода всегда означала Господа, ибо исходила из источника жизни вечной, и еще — чистые, кающиеся души; солнце напоминало ему о Боге, оно было символом истины.

Символическое видение мира вовсе не вытесняло реального взгляда на вещи; напротив, оно совершенствовало его, делало более чувствительным и глубоким, ибо взгляд уже не останавливался на внешней видимости, но углублялся в истоки. Это имело важные следствия.

Прежде всего, Франциск понимал, что тварный мир не источник соблазна (как считали до него многие аскеты), а тврение Божие, непрестанно обращающее нас к Создателю — так произведение напоминает о мастере и заставляет еще больше любить его.

Во-вторых, святой Франциск, наделенный способностью во всем, даже в зверушках, растениях и камнях, видеть творения Отца всего сущего, никогда не думал, о них как о низших, но считал их братьями и относился к ним с такой любовью, такой почтительностью, которой не был, наверное, наделен, ни один человек на свете.

Пожалуй, так чувствуют лишь добрые дети, умеющие беседовать с животными и растениями. Поэтому со святым Франциском произошло то, чего не было ни с кем — все, кто почувствовал его любовь, сами полюбили его. Неизвестно, Франциск ли постиг мудрость зверей или звери поняли Франциска, почуяв его любовь и расположение к ним. Они любили его, доверялись ему, как тот зайченок, фазан, волк, сокол, птички, мало того —