— Его очередь дежурить! Я на вторую ночь не останусь!

— Куда ты денешься! — злорадствовал Самохин. — Тренируй сообразительность! Решай кроссворды!

— Собака ты страшная! — кинулся к нему Щербак.

— Да вы совсем ополоумели, что ли?! — остановил потасовку Денис. — Ты потом вернешься сюда и сменишь его, понял? — сказал он Самохину.

— Понял? — развеселился Щербак.

— А куда же мы едем? — удивился Самохин. — Не на новый объект?

— Нет, в морг. — Грязнов шагнул на улицу.

— О, тогда я согласен подежурить! — засмеялся Щербак. — Пусть там и остается!

— Типун тебе на язык. А что ж мне там делать?

— Помирать! — радовался товарищ Коля.

— Замолкни ты!

— Так, кончайте базар! Времени нет! Поехали!

Грязнов и Самохин вышли из банка и сели в машину Турецкого. Следователь занимал переднее сиденье.

— Наше почтеньице, Александр Борисович. — Самохин протянул Турецкому руку.

— Здоровеньки булы! — весело сказал следователь.

— Что, самокатчика того уделали? — спросил Коля. — Чтоб его разорвало!

— Его именно разорвало, дружище! Как ты и хотел! — засмеялся Турецкий. — Поехали.

Машина подъехала к зданию анатомички через полчаса. Во дворе было темно, старое здание с мертвыми, заделанными изнутри окнами смотрелось жутковато.

— Я предупреждаю, — сказал Самохин, вылезая из машины, — я мертвяков ужас как опасаюсь.

— Не бойся, мы с тобой! — бодро произнес Турецкий. — Да тебе на целого мертвеца и смотреть не понадобится. Только на голову.

— Как это? — Самохин остановился. — Не, я так это… не узнаю. Мне необходим, как его… цельный образ.

Грязнов и Турецкий расхохотались.

— Ты всю жизнь хочешь в этом обменнике просидеть? — спросил Денис.

— Не, не хочу!

— Ну, тогда вперед! — Грязнов ударил Самохина по плечу.

— Чего не сделаешь ради карьеры! — вздохнул Коля. И опять рассмешил Турецкого и Грязнова.

В морге был праздничный ужин. Провожали на пенсию одного из старейших специалистов. Когда Турецкий и компания вошли в прозекторскую, как раз произносился тост за виновника торжества. Жизнерадостные патологоанатомы собрались вокруг одного из железных столов-каталок, на котором и был накрыт ужин. Некоторые были в рабочей одежде — серые халаты и такие же колпаки, некоторые в цивильном платье.

— Наш дорогой пенсионер за свою долгую и блистательную, как скальпель, карьеру перерезал столько людей, сколько другие-прочие и бифштексов не резали. Если бы все надрезы, которые сделал юбиляр за свою жизнь, вытянуть в одну линию, то она бы, я думаю, достигла поверхности Луны!

Грязнов посмотрел на Самохина и толкнул локтем Турецкого: мол, посмотри. Следователь посмотрел на Колю и усмехнулся.

Самохин шел на ватных ногах, стараясь не смотреть по сторонам и даже не дышать пропитанным формалином воздухом.

К Турецкому подошла женщина в зеленом фартуке. В одной руке она держала окурок, а в другой помидор на вилке.

— На голову привели посмотреть, Александр Борисович? — сказала она удивительно хриплым, осипшим голосом.

— Да, Машенька, покажите ее, вот, молодому человеку.

— Пройдемте. — Женщина пошла вперед.

Самохин, увидев помидор на вилке врача, совсем

поплыл, пришлось его поддерживать под локти, чуть не нести.

— Это кто ж у вас такой чувствительный? — прохрипела женщина. — Родственник, что ли?

— Да нет, Маша, это работник охраны. Почти милиционер.

— Ц-ц-ц, — процокала языком женщина, — какие нынче менты пошли хилые… У нас только родственники в обморок бухаются, да и то не все. Вон, по телевизору каждый день еще хуже показывают…

— И не говори, — сокрушенно покивал Турецкий, — все меняется, все приходит в упадок…

— Да, Александр Борисович, — женщина, видимо, поговорить любила, а собеседников у нее в морге было мало, — все деградирует! Такую страну развалили!

Они вошли в одну из комнат.

— Вот она. — Маша указала на стол, на котором лежала голова мотоциклиста. Освобожденная от шлема, срезанная с шеи почти под корень и покрытая светлыми, курчавыми волосами, она была похожа на капустный качан.

— Он или нет? — спросил Турецкий Самохина.

— Что-то я не признаю, — слабым голосом сказал Коля.

— А так? — Маша, недолго думая, подняла голову за волосы. Теперь она была похожа на голову Медузы Горгоны.

Самохин рухнул как подкошенный. Грязнов еле успел подхватить его под руки.

— Малахольный какой-то, — сказала Маша. — Александр Борисович, а второй сегодняшний, с огнестрельными, тоже ваш? Артур который?

— Мой? Ну, можно и так сказать, — усмехнулся Турецкий.

— Ваши помощники у него в кармане пиджака телефон оставили. Включенный. Так что я с его знакомой имела неприятную беседу…

— Где телефон? — спросил Турецкий.

— Вот. Не успела отнести, — немного обиженно сказала Маша и протянула трубку следователю.

— Кто с вами разговаривал? Женщина? — Турецкий спрятал трубку в карман.

— Да. Очень резко разговаривала. Тон такой, какой у жен бывает.

— Понятно. Я отдам трубу нашим технарям. Они вытащат из памяти номера, по которым Арбитр звонил перед смертью.

Тем временем Самохин пришел в себя.

— Ну что, еще раз посмотришь? — спросил Грязнов.

— Не. Он это. Точно, сто процентов. Я его рож… лицо вовек не забуду. Особенно после сегодняшнего.

— Все ясно. Пошли. Завтра после смены ко мне в прокуратуру. Помнишь куда?

— Конечно. Целую неделю туда ходил. Фотоморду составлял. — Самохин явно повеселел, оставляя морг.

Правда, когда проходили мимо стола, за которым выпивали и закусывали, Коля опять немного побледнел, но устоял на ногах.

— Ну так вот. Завтра придешь и подпишешь протокол опознания.

Они вышли из здания морга.

— Ты сейчас куда? — спросил Турецкий Грязнова.

— Мне бы в банк, — влез Самохин, делая вид, что не понимает, к кому обратился следователь.

— Автобус за углом. До метро три остановки, шагом марш, — сказал Турецкий.

Коля вздохнул и понуро поплелся прочь.

— Повторяю вопрос: ты куда едешь?

— Да надо бы Калинина навестить. А то с такими ускорениями, я думаю, санкция будет раньше получена.

— Не исключено. И ты, значит, предлагаешь мне, старшему советнику юстиции, подвезти тебя к дому, куда ты собираешься незаконно проникнуть?