«Ты и правда работаешь в газете? Ты можешь достать билеты на «Идола»?»

Сначала она хотела ответить, но потом передумала и решила проигнорировать это сообщение.

Клара была личностью, мыслившей экономическими категориями. Она предложила дать интервью за десять тысяч крон. Правда, в следующем сообщении снизила цену до пятисот.

На это сообщение Анника тоже не ответила.

Полли, видимо, очень любила писать, о чем говорило количество сообщений. Анника поняла это, даже не открыв их. В письмах были стихи, размышления и рассуждения о Сюзетте, о мальчиках, о школе и о жизни вообще. Анника прочитала все и сформулировала ответ.

«Привет, Полли, какие прекрасные стихи ты написала, какие глубокие у тебя суждения. Спасибо, что дала мне возможность их прочесть. Если ты чувствуешь потребность писать, то могу сказать тебе, что моя газета сейчас устраивает конкурс на лучшую новеллу среди авторов в возрасте до восемнадцати лет. Как я понимаю, о судьбе Сюзетты тебе ничего не известно. Если ты что-то узнаешь, то дай знать об этом».

Анника подписалась именем и фамилией, чтобы подчеркнуть серьезность своего отношения к девочке. Писать номер своего мобильного телефона она остереглась, она не хотела выслушивать этические упреки и просьбы о билетах на «Идола».

Не успела Анника отойти от компьютера, как зазвонил мобильный телефон. Номер был скрыт и на дисплее не высветился.

– Анника? Привет, это Нина Хофман.

Анника вскочила так стремительно, что ударилась головой о настенный кухонный светильник.

– Привет, – сказала она и потерла макушку. – Привет, Нина.

– Несколько дней назад ты оставила мне сообщение. Судя по голосу, ты хотела сказать что-то важное. Что случилось?

Анника остановила качавшуюся лампу и вспомнила трескучий голос, по-испански отвечавший с Нининого автоответчика.

– Да, я несколько раз пыталась до тебя дозвониться. Ты недавно была в Испании?

– Да, я была в недельном отпуске, ездила на Тенерифе, а что?

– Я навестила Юлию и Александра, – сказала Анника и принялась расхаживать по спальне. – Мы заговорили о тебе, и Юлия сообщила мне то, чего я раньше не знала.

Нина помолчала, прежде чем ответить.

– Вот как? И что же именно?

Анника села на кровать.

– Что Филипп Андерссон – твой брат, – сказала Анника, чувствуя, как бьется ее сердце. – Почему ты мне ничего не сказала?

– Не сказала что?

– Что и Ивонна Нордин – твоя сестра. Почему ты ничего не сказала?

– По-твоему, я должна делиться с тобой сведениями о моих родственниках?

Анника попыталась собраться. Она явственно представила себе Нину в полицейской форме, ее каштановые волосы, собранные в конский хвост, прямые плечи, вспомнилась сдерживаемая вспыльчивость, хладнокровие, проявленное в ту ночь, когда они стучались в квартиру на Санкт-Паульсгатан, где произошло убийство. Анника, уходи, семидесятому: нужно подкрепление. Здесь может оказаться два, нет, поправка, три трупа…

– Мы так много говорили о том, что происходило в ту ночь, – сказала Анника. – Я болтала о Филиппе Андерссоне, об убийстве, о том, что считаю его невиновным, о том, каким образом он был связан с Давидом Линдхольмом. Ты выслушивала мои рассуждения о женщинах Давида – среди прочего об Ивонне Нордин, ты помогла мне добыть ее фотографию, но так и не сказала, что эти два человека – твои брат и сестра. Неужели ты не понимаешь, что это кажется мне странным?

Нина долго молчала.

– То есть ты стала бы рассказывать вещи, касающиеся твоих сестер и братьев?

– Конечно.

– Если бы среди твоих близких родственников были преступники или ты сама была бы преступницей, то ты должна была бы рассказать об этом мне?

– Да, должна.

– Допустим, ты убила человека. Почему бы тебе не рассказать об этом?

Теперь настала очередь Анники помолчать.

– Это не одно и то же, – проговорила она наконец.

– Нет, это то же самое, ведь речь идет о том, что мои брат и сестра – преступники.

Снова наступило неловкое молчание.

– Но это же меняет дело, – возразила наконец Анника. – Получилось так, что ты меня все время обманывала.

– Этого я не делала, – сказала Нина. – Я никогда тебе не лгала.

– Например, ты должна была знать, что Давид и Филипп были знакомы. Давно ли они знали друг друга?

В трубке послышался тяжелый бесконечный вздох.

– Они вместе росли – Давид, Филипп, Ивонна и маленькая Вероника. Они были близки друг другу больше, чем просто братья и сестры. Я не была им так близка.

Анника зажмурилась от боли – так сильно она прикусила себе губу.

Давид Линдхольм, самый известный полицейский Швеции, женился на уроженке Сёрмлана Юлии Хенсен, которая росла вместе с соседской девочкой Ниной Хофман. Сам Давид в детстве дружил с Филиппом Андерссоном, у которого было две сестры – безумная убийца Ивонна Нордин и полицейская Нина Хофман, чья лучшая подруга Юлия стала женой Давида, несмотря на то что у него в это время был роман с Ивонной Нордин, которая от него забеременела…

– Сколько времени ты была знакома с Давидом Линдхольмом? – спросила она.

– Впервые я увидела Давида, когда он читал нам лекции в высшей школе полиции.

– Значит, в детстве ты его не знала?

– Наверное, я знала его, когда была совсем маленькой, но нельзя сказать, что мы были знакомы. Мы с мамой уехали на Тенерифе, когда мне было три года, Филипп и Ивонна тогда были уже большими. В Валлу мы перебрались, когда мне было уже девять, и там я познакомилась с Юлией.

– Однажды ты рассказала мне, – тихо произнесла Анника, – что Давид подошел к тебе и Юлии после того, как прочел вам лекцию. Он знал тогда, кто ты?

– Конечно, знал. Думаю, ему было любопытно, что стало со мной.

– Но он притворился, что интересует его Юлия?

– Ему не было нужды притворяться, ведь он на ней женился.

В голосе Нины проскользнула едва заметная горечь, но Анника ее уловила.

Она задумчиво поерошила себе волосы.

– Убийство на Санкт-Паульсгатан произошло почти пять лет назад. Когда ты поняла, что в нем замешаны Филипп и Ивонна?

– Когда арестовали Филиппа. Это был самый тяжелый момент моей жизни.

– А Ивонна? Убийство совершила она. Когда ты это поняла?

– Когда Филипп рассказал об этом после ее смерти. Но я не разговаривала с Ивонной, я перестала общаться с ней после аборта. Она стала чуждаться людей, вообще стала какой-то странной.

– После аборта? – спросила Анника и потерла лоб. – Ты имеешь в виду аборт, который она сделала, чтобы избавиться от ребенка Давида?