К некоторому удивлению и к большому удовлетворению Светланы, она действительно словно бы моментально отключилась от осаждавшего ее только что потока мыслей и полностью переключила внимание на макияж.

Посмотрев на часы, вдруг поняла, что опаздывает. Быстро оделась и выбежала на улицу.

Она увидела его сразу, едва вошла в ресторан. В столь поздний час народу в зале было совсем немного. Она направилась к нему.

Стефанов как-то неловко встал, едва не опрокинув стул, и быстро пошел ей на встречу.

– Я так рад вас видеть! Я выбрал вот этот столик в углу, чтобы нам не мешали. Но, может быть, вы хотите сесть за другой?

– Нет, мне тоже нравится этот, – сказала она, хотя ей было совершенно все равно, где сидеть.

Стефанов подвел ее к столику и помог сесть. Она внимательно рассматривала его. За те полдня, что они не виделись, он изменился к лучшему. В глазах уже не было такой беспросветной тьмы, они светились вполне обычно, да и лицо даже немного помолодело. Если утром ей показалось, что он состарился сразу на десять лет, то теперь она могла констатировать, что уж не меньше пяти лет он вернул назад. Скорее всего, столь целебно на него подействовало возвращение к работе. Он поглощен делами и уже не думает столь много о своем горе.

– Я заметил, вы и в кабинете внимательно рассматривали меня, и сейчас рассматриваете. Я, наверное, ужасно выгляжу?

– Не ужасно, но горе оставило на вашей внешности отпечаток. По нему можно представить, как сильно вы переживали.

Стефанов провел рукой по лицу.

– Эта та самая боль, которая с течением времени не проходит. Никогда раньше со мной такого не случалось, но в один момент меня всего затопила гигантская волна чувства вины. Когда я увидел, в каких мучениях она умирает и потом, когда умерла, единственное, что я желал тогда, – это присоединиться к ней. Я до сих пор не в состоянии отделаться от ощущения, что ее смерть лежит целиком на мне.

– Но это не так, все люди – смертны. И ваша мама была в том возрасте, когда, как это ни жутко звучит, но уйти в мир иной – самое естественное явление. Вам не за что корить себя.

– Нет, вы не правы, я очень мало уделял ей внимания. Она жила далеко, и это как бы автоматически освобождало меня от каждодневной заботе о ней. Конечно, я звонил, высылал, когда она просила, деньги. Но я же не мог не понимать, что таким образом я практически откупался от нее. А в это время рядом с ней были чужие люди, которые заботились о ней. Всякий раз, когда я думаю об этом, в груди начинает что-то сильно ныть. Наверное, я впервые почувствовал по настоящему, что означает выражение «болит душа». И главное не существует никакого лекарства, чтобы избавиться от этой боли. Я пробовал напиться, но нисколько не помогло, только все ощущения стали острее. Но при этом я нисколечко не был пьяным. И я не знаю, как мне жить, что делать. Носить этот груз в себе невыносимо, но и избавиться от него невозможно. Все, что мы совершаем против своей совести, однажды начинает нам мстить. Я бы отдал половину оставшейся мне жизни, чтобы хоть как-то изменить прошлое. Но ничего нельзя исправить – вот что самое ужасное в жизни. Однажды до боли ясно понимаешь, что нельзя изменить ни одного, даже самого мелкого и незначительного поступка. И все, что мы делаем не правильно, нам обязательно отольется. И если мы надеемся избежать воздаяния, то это не более чем иллюзия. Может быть, самая главная и самая трагичная наша иллюзия. И вот я сполна расплачиваюсь за нее. Стефанов слегка отвернулся, а на его глаза навернулись слезы. Светлане стало жалко его, и она прикоснулась к его руке.

– Даже если вы в чем-то и правы, и в том, что случилось, есть доля вашей вины, все равно не стоит всю дальнейшую жизнь посвящать самообличению и самобичеванию. Тем самым вы только углубите свою рану. А думаю, что ваша мама вас сильно любила. И если она смотрит на вас оттуда, – Светлана посмотрела вверх, – то вряд ли может быть счастлива, видя, как вы убиваетесь. Она же всегда желала вам счастья. И сейчас ровным счетом в ее желаниях ничего не изменилось.

– Вы полагаете, она меня сейчас видит и переживает за меня?

– Я не могу этого точно знать. Но я тоже мать и тоже когда-нибудь умру. И, между прочим, моя дочь по отношению ко мне ведет себя не лучшим образом. Но мне и подумать неприятно, что моя смерть разобьет ее душу, сделает навсегда несчастной. Пусть она отдаст мне долг памяти, а дальше продолжает жить как можно счастливее. Знаете, Андрей Борисович, я полагаю, что мы все виноваты друг перед другом. И не только моя Маша виновата передо мной, но и я виновата перед ней. И я не исключаю, что и ваша мама не всегда правильно вела себя с вами. Наверное, вы можете вспомнить такие эпизоды. Но эта жизнь такая, какая она есть.

– Да, было несколько эпизодов, когда мама вела себя не очень корректно. Она крайне болезненно восприняла мою женитьбу и едва не поссорила меня с женой. Нам даже пришлось уехать. Но разве это меня оправдывает? Разве оправдывает, что последние годы я почти у нее не бывал?

– Нет, не оправдывает, но еще раз доказывает, что в мире нет безгрешных людей. Мы должны делать все, чтобы стать лучше, но при этом сознавать, что есть пределы и нашим возможностям. И ничего не остается иного, как приспосабливаться к самим себе. Не ненавидеть себя, а любить. Ненависть в любых проявлениях бесплодна, и у меня не вызывают симпатии те, кто уверяют, что презирают или ненавидят себя. А любовь, пусть не всегда, но все же иногда творит чудеса. И когда это происходит, наступают самые лучшие мгновения жизни. И ты понимаешь, что это вовсе не выдумка, что она прекрасна.

Стефанов о чем-то задумался.

– Вы просто чудо, вы из тех редких людей, способных едва ли не в любых ситуациях находить верные слова и верные решения. Когда я читал ваш роман, то постоянно ловил себя на этой мысли. Это действительно женский роман, но в самом лучшем понимании этого слова. Роман о глубоко уязвленной и несчастной из-за предательства мужчины женской душе, мучительно ищущей пути восстановления гармонии с самой собой и с окружающим миром. Могу я вам, Светлана Викторовна, задать пару не совсем скромных вопросов?

– Давайте с вами, Андрей Борисович договоримся, что в этот вечер можно задавать любые, в том числе самые нескромные вопросы. В конце концов, мы же с вами не дети.

– Как раз современные дети не стесняются друг другу задавать никаких вопросов. А вот взрослые нередко смущаются. Но тогда я хочу попросить вас об еще одном великом одолжении: могу я вас называть просто Светланой?

– Я буду только этому рада.

– Тогда и вы называйте меня по имени.

– Будем считать, что этот вопрос мы благополучно решили.

– Тогда начинаю задавать свои нескромные вопросы. Вы описали свою историю, то, что произошло с вами?

– Да, многое из того, что там описано, действительно произошло со мной. Таким вот своеобразным способом я спасала саму себя. И это оказалось хорошим лекарством. Тогда я прошла замечательную школу самопостижения и самовыживания. До сих пор я очень благодарна мужу за то, что он преподал мне тогда жестокий урок. Но без него мне было бы труднее выживать впоследствии.