ребята? Вокруг стояла тишина, будто и не было этого страшного боя. В деревне тоже тихо. Где-то за селом заработали двигатели немецких машин. Неужто уезжают? А может, наоборот, собираются организовать погоню. Только это вряд ли. Немцы тоже не железные, да и время обеда у них.

Баталин достал из вещмешка сухарь, пожевал его. Вроде полегчало. Но во рту по-прежнему горечь, мучает жажда.

– Серега, – услышал он за спиной шепот Никерова, – мы родничок нашли, попить тебе принес.

Радист протянул флягу, наполненную чистой ключевой водой. Баталин сделал глоток-другой…

– Э-э, – забеспокоился Никеров, – особо не части. Нам командир живой и здоровый нужен.

Он снял с шеи Баталина бинокль и стал наблюдать за деревней.

– Где ж наши мужики? – с тревогой спрашивал он. – Ты бы прилег, придремнул, а то ведь свалишься. Я подежурю.

– Да что-то сон пропал, – признался Баталин.

Коскинен и Сараскин вернулись только к вечеру. Грязные, мокрые, но живые. Их бросились обнимать, а они на ногах от усталости стоять не могу. Усадили их, дали напиться ключевой водички.

– Думали, что отвоевались, – сказал Коскинен. – От немцев никак не удавалось оторваться. Отстреливались, бежали, выскочили к какой-то реке, берег обрывистый, высокий… Страх божий. А жить-то хочется. Сиганули в воду. Река глубокая, закрутила, завертела, понесла. Может, это и спасло нас. По берегу реки густой кустарник, ольха, немцам бежать неудобно. Стреляли, да не попали…

– Пааво, ну чего ты заливаешь. Как не попали?

Сараскин стянул с ноги промокшие сапоги и показал подошву без каблука.

– Пуля, как ножом срезала. Теперь хожу, хромаю.

Разведчики заулыбались. «Какое же это счастье, – подумал Баталин. – Из такой переделки вышли. Значит, наша спецгруппа кое-чего стоит».

Глава 11

Ночь выдалась темная. Накрапывал дождик. Похолодало. Сергей шел впереди. Странное чувство он испытывал: вроде ничего не изменилось, все тот же лес, под ногами чавкающая почва, а настроение какое-то особенное – ведь они вступили на землю его малой родины. Три года он не был в Демидове. После окончания академии приехал к матери в отпуск, погостил – и в командировку в Китай. А там война, оккупация Смоленщины. Где она сейчас, милая мама. Пробраться бы в родной город, хоть глазком взглянуть, хоть на одну минуточку. Но это невозможно.

К рассвету разведчики достигли намеченного пункта. Для дневки отыскали место посуше. Давно уехал Баталин из родного района, но и сейчас навскидку помнил, что впереди у них Лехонов Бор, река Лесновка, деревня Мордашки, Титовщина, а по дороге на Велиж – Закрутье, Лукашево, ближе к границе района село Медюльки. Cмешные, добрые, такие теплые названия. Все они теперь под пятой фашиста.

– Старшина, давайте вместе с Григорьевым пройдитесь дозором по окресностям, оглядитесь. Чтоб никаких неожиданностей, – приказал Баталин. «А мы пока сверимся, правильно ли идем, не сбились ли с азимута», – подумал про себя Сергей и вытащил из сумки карту.

Никеров и Пивоварова расстелили плащ-накидку, разложили не хитрую снедь. Баталин окинул взглядом походный стол: продукты стремительно таяли, как снег под весенним солнцем. На этом скудном пайке вряд ли дотянем. Надо думать, где разжиться снедью.

Пока готовились к приему пищи, на полянке появились дозорные. Впереди них шел небольшого роста седой старичок в старой потертой кепке, в коротком сером пальтеце, перехваченном в поясе пеньковой веревкой.

– Гостей не ждете? – спросил Сараскин.

Все молча смотрели на деда. Лишних глаз им как раз и не хватало. Кто он, этот седенький? Чем дышит? Может, свой в доску, да только, кто его знает. Чужая душа, как известно, потемки. Однако обижать недоверием старого человека не стоит.

– Присаживайтесь, отец, к нашему столу, – пригласил Баталин. – Как говорят, чем богаты, тем и рады. Как звать вас, величать?

Дед потоптался в нерешительности, потом присел, поставил рядом корзинку.

– Батька мой, Пиман, Пантелеем меня назвал при рождении.

– Значит, Пантелей Пиманович. Никак по грибы собрались? – поинтересовался Коскинен.

– Это раньше, до войны можно было носом водить, выбирать: в грибы, в ягоды, с ружьецом на зверье, а теперь подбираю все, что попадется под руку. Набрал чуток ягодок для бабули…

– А где ж ружьецо? Тушеная зайчатинка для бабули получше ягодок будет! – улыбнулся Грибной и протянул старику сухарик с кусочком тушенки.

Дед Пантелей посмотрел на тушенку, понюхал и оправил в рот. Прожевал, благостно закатил глаза.

– Зайчатинка, говоришь. С начала войны мяса у вас первый раз и пригубил. А ружье? Ружье немец отнял. Испужался, гад…

– Это чего ж так? – уточнил Никеров.

Старик ничего не ответил, только провел ладонью по седой бороде. Потом едва слышно сказал:

– Казнил бы я извергов, если б ружье не забрали. Всех бы не успел, но двоих-троих точно бы положил. За внучку мою, Дунечку.

– Что случилось, отец? – спросила Аня Пивоварова.

Дед Пантелей поднял голову, посмотрел на Анну. Глаза его наполнились слезами.

– Внучку мою, четырнадцать годков всего, изнасильничали вчетвером. А когда она не выдержала, схватила нож и бросилась на фашиста, тот застрелил ее из пистолета, прямо в грудь. Стрелял, пока патроны не кончились. Шесть пуль…

Старик заплакал, сухонькие плечи его затряслись, потрескавшимися костлявыми пальцами он вытирал слезы, которые катились по впалым щекам. Разведчики растерянно смотрели друг на друга, не зная, как утешить деда. Баталин почувствовал, как все клокочет у него внутри.

– Ничего, вернется Красная армия, еще посчитаемся, – шептал сквозь слезы Пантелей.

– Мы и есть Красная армия. Мы уже вернулись, – сказал Коскинен. – Рассказывай, дед, где эти изверги?

– Живут в моей хате четверо насильников. Лейтенант, фельдфебель и двое унтеров. Нас с бабкой выгнали, а сами жрут, пьют…

– А вы где с бабкой?

– Сначала в сарае жили, а теперь по ночам знобко становится, перебрались в хлев, где раньше корова стояла. Там теплее.

– Так, Пантелей Пиманович, сейчас будем рисовать план твоей хаты, – сказал Грибной, вытаскивая из полевой сумки лист бумаги.

– Это зачем? – испугался старик. – Что вы задумали? Господь с вами, сынки. Видать, зря я вам про внучку сказал. В деревню идти нельзя, там немцев в каждой хате кишмя кишит. Я сам был пластуном в империалистическую, два Георгия имею. Генерал Брусилов лично вручал. Знаю, что это такое, потому прошу, не надо…Если ж чуть шумнете, выстрел, крик, тяжко придется.

– Мы их тихо, отец, приговорим. Разве вы, пластуны, когда ползали к немцам в окопы, не рисковали?

Старик только пожал плечами.

– Стало быть, так, рассказывай нам все, что знаешь про этих скотов. Как вооружены, когда приходят домой со службы, в какое время спать ложатся, где часового выставляют? Насколько я понимаю, у тебя живут командиры – лейтенант, унтеры, фельдфебель. Чердак в хате есть?