Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…На снежной поляне вдруг голос зовущий,
В просторах снегов умирающий день.
Полночные звёзды и ветер метущий,
Погасший костёр и скользящая тень…
Збых помотал головой.
– Не моё… – прошептал он еле слышно. – Всё – не моё…
Он посмотрел на свои руки – широкие мозолистые ладони деревенского кузнеца. Пошевелил пальцами, хмыкнул. Откуда это странное чувство поющих под пальцами струн? Он же не играл никогда ни на чём, не знает даже, с какого конца за скрипку браться. И голова… Збых снова затряс головой. Слова. Слова. Накатывают, кружатся, теснятся…
– Збых!
Кузнец оглянулся. Вниз по склону бежал Жуга. Споткнулся, заскользил, упал, зарывшись носом в снег. Встал, отряхиваясь. Поднял и нахлобучил шляпу, и, уже не особенно торопясь, спустился к реке. Остановился рядом.
Некоторое время они молчали.
– Красиво, – совершенно неожиданно для себя сказал вдруг Збых.
– Что? – встрепенулся Жуга.
– Красиво, говорю, – задумчиво повторил кузнец. Посмотрел Жуге в глаза. – Почему я раньше этого не замечал? Или… это тоже из-за рифмача?
– Всё может быть… Сам ты что об этом думаешь?
Збых наклонил голову, посмотрел искоса.
– Я не думаю, я знаю, – ледяным голосом сказал он и вдруг ни с того ни с сего начал читать:
Призрак давних эпох, навевающий сон,
Эхо тихих шагов, уходя в небосклон,
Бороздящее тьму на рассвете.
Лёгкий шелест листвы, рокот тёплой волны,
Тишина подземелий и грозы весны —
В колыбель приходящие к детям.
Оберег и броня тёплых маминых рук,
Вереница событий, друзей и подруг,
Первый враг, что понять так непросто.
Поле, лес и луна – в облаках и в реке,
Лето, осень, весна, льдинка на языке —
Это в памяти держит подросток.
Уходящая юность, груз новых забот,
Сны, печали, усталость, кровь, слёзы и пот,
Смех и горе, ответы, вопросы…
Дуновение смерти за чьей-то спиной
И любовь, что поможет остаться собой, —
Так внезапно становишься взрослым.
Новый груз новостей, треволнений и бед,
Череда поражений, ничьих и побед.
Первый волос седой на макушке.
Всё, что в жизни узнал, уже можно забыть,
Всё равно эти знания не применить —
И грустят старики и старушки.
Нет ни сна, ни печали, лишь молкнут шаги,
В воду бросили камень, погасли круги,
Только души в единое слиты.
Вновь ушёл в дальний путь призрак давних эпох,
И в молчанье холодных застывших веков
Пыль заносит могильные плиты…
Жуга слушал почти не дыша эти скупые сбивчивые вирши, от которых щемило сердце, и нездоровый холод волной поднимался в душе, и не оставалось после ничего, только один большой неясный вопрос: почему? зачем? за что?
– Силён рифмач… – одними губами прошептал Жуга.
Збых умолк. Покосился на ремешок на запястье. Кожа под ним покраснела и чесалась.
– Жуга, – тихо позвал он.
– Что?
– Что дальше будет?
– С тобой или с ним?
– С нами… с обоими.
Жуга не ответил. Присел у края майны. Сгрёб ладонью снег.
– Смотри. – Он слепил снежок и бросил его в прорубь. С лёгким плеском тот исчез и показался снова еле видным белым пятнышком под тёмной водой. – Вода это как бы твоя душа. А снежок – его. Не плавает, не тонет.
Он умолк, а когда продолжил, голос его звучал странно.
– Вода растопит снег, – говорил Жуга, не глядя на кузнеца. – Пройдёт девять дней, и его душа отправится в путь. Если они смешаются, то и твоя уйдёт следом… Три дня уже прошло.
Збых почувствовал, как замирает сердце. Сглотнул гулко.
– И… ничего нельзя сделать?
Жуга помолчал.
– Девять дней – огромный срок, если знать, что делать, – наконец сказал он, рассеянно глядя в прорубь. Вода в ней уже подёрнулась ледком, и вскоре снежок окончательно вмёрз. – Лёд видишь?
– Ну, вижу, – согласился Збых. – И что?
– Оберег для тебя что лёд для этого снежка. Не даст растаять. – Он повернулся к Збыху: – Почему ты не сказал мне, что до Вайды было ещё трое?
– Те, которые помёрзли? Я о них не подумал. А что, это важно?
– Важнее некуда. – Жуга встал и отряхнулся. – И вот что ещё: кто такая бабка Ниса? В который раз о ней слышу, а ты вроде мне про неё не рассказывал.
– Бабка Ниса? Так она не в деревне живёт.
– А где?
– На выселках…
– Вот как? – Жуга поднял бровь. – Ну что ж, раз так, заглянем завтра на выселки. А сейчас пошли домой. Сестра твоя извелась там вся.
Збых вздохнул и покосился на приятеля.
– Я зря ей всё рассказал? – спросил он.
Жуга покачал головой.
– Пожалуй, это лучшее, что ты мог сделать.
* * *
Изба, в которой обитала пресловутая бабка Ниса, оказалась недалеко от деревни – каких-нибудь полчаса ходьбы. То была низкая хибара, донельзя ветхая и до сих пор не упавшая лишь потому, что вросла в землю по самые окна. Воздух над щербатой кирпичной трубой был чист и неподвижен, но Збых заверил друга, что бабка почти всегда дома.
– Она странная и говорит не всегда понятно, – рассказывал кузнец по пути, – но если может, то всегда помогает. Если хворь какая приключится или другая беда, все к ней идут. Помнится, летом корова у тётки Вежбы пропала. Три дня искали, не нашли, потом додумались бабку Нису позвать. Та вышла к лесу, поклонилась на четыре стороны, пошептала. Жива, говорит, скотина ваша, в лесу заплутала. Вернётся к завтрему. И что ты думаешь? Вернулась.
– Она что, так и жила всегда в этой избе?
– Тут раньше Михалек-рыболов жил, да лет шесть назад женился, себе новый дом отгрохал, а этот старухе отдал. А она до того в землянке ютилась.
– А лет ей сколько?
Збых пожал плечами.
– Бог знает… Сколько себя помню, она всегда была.
– Сам бывал у неё?
– Случалось…
Заботливо расчищенная от снега, к дверям вела дорожка. Тут же стояла лопата. Стучать Збых не стал («Не любит она этого, да и на ухо туга…»), пихнул ногой забухшую дверь, шагнул уверенно в полумрак сеней, налетел на бочку, полную