Он встает и делает мне знак идти за ним. Мы обходим костер. Там из кучи кирпичей он достает старую сковороду. Она черная и совершенно вся покрыта нагаром. Рядом со сковородой лежит полиэтиленовый пакет. Старик открывает его и показывает мне. Я вижу мокрый старый мешок, а внутри него — пару здоровенных, ужасных на вид змей. Они живые — их хвосты медленно извиваются и периодически сворачиваются в кольца.

— Я как раз собирался их приготовить. Но тут объявился ты и перепугал меня до смерти. Хочешь попробовать?

— Это и есть угри?

— Поймал их сегодня днем, — отвечает он, кивая. — Я пожарю их в масле, посыплю солью и перцем, добавлю немного лука и чеснока. И, может быть, немного этой вот выпивки. Пальчики оближешь.

Я ужасно проголодался, поэтому отвечаю «да» — в смысле «Я тоже буду есть этих склизких угрей». Он ставит сковороду на костер и поливает ее маслом из бутылки, припрятанной тут же под кирпичами. Я наблюдаю, как он разделывает угрей ножом, который достает из штанов. Но начинает он с того, что протыкает их ужасные головы старым гвоздем — я аж вздрогнул при виде этого.

— Так я их убиваю, — говорит он. — Лучше всего держать их живыми вплоть до самой готовки.

Затем он по очереди поднимает угрей и рассекает их от головы до самого хвоста, потом сдирает с них кожу, разрезает сырую мякоть, вытаскивает все внутренности и нарезает угрей на куски. Из того же тайника в куче кирпичей, где у него хранится масло, он достает луковицу и чеснок. На старой деревянной доске он нарезает лук и чеснок на куски и все это вместе с угрями бросает на сковородку, которая уже шипит и плюется брызгами масла как сумасшедшая. Потом он берет бутылку с выпивкой и, зажав горлышко большим пальцем, брызжет свое пойло на сковороду. От этого масло буквально вскипает, и над поверхностью сковороды вспыхивают огоньки синего пламени. Он достает из своего потайного «кухонного буфета» в кирпичах солонку и перечницу и широким жестом посыпает содержимое сковороды.

Это — как смотреть телешоу со знаменитым шеф-поваром, только передо мной вонючий старый беззубый полусумасшедший бродяга. Но все равно — меня это очень впечатляет. В общем, совершенно круто!

После этого представления он снимает сковороду с костра и дает мне вилку. Мы принимаемся за угрей. Очень даже вкусно.

После того как мы поели, он говорит:

— Ну что ж, сынок. По крайней мере, теперь ты можешь говорить, что ел угрей.

— Угу, — отвечаю я. — Спасибо. Мне нужно было что-то съесть. А они были правда вкусные.

Мои веки наливаются свинцом, и он замечает, что я начинаю клевать носом.

— Ну-ка, приятель, — говорит он, — залезай-ка сюда и поспи чуток.

И он показывает нору в кирпичах. Я не заметил ее, потому что она была в тени и казалась просто еще одним провалом в развалинах. Он пролезает в дыру Я лезу за ним и оказываюсь в довольно большой пещере. Бродяга устроил себе здесь уютное жилище, причем такое, где его уже никто не найдет. Оно похоже на иглу, которые показывают в шоу про народы, живущие там, где всегда зима. Они делают маленькие домики из льда и снега или просто роют в снегу норы. А он вырыл нору в развалинах старого Лондона и устроил себе здесь дом.

Тут лежит пара матрасов, подушки, одеяла. Рядом я даже вижу небольшой шкафчик и на нем свечу, которую бродяга зажигает спичкой.

— Приляг, сынок, — говорит он, показывая на один из матрасов.

Я ложусь и думаю, что мне нравится, как он все время называет меня «сынок».

Мне необходимо поспать, как было необходимо поесть. Поэтому я засыпаю так быстро, что буквально ощущаю, как падаю в сон, будто лечу с крыши высокого здания. И через несколько минут я начинаю кричать, потому что сон обрушился на меня слишком быстро и я будто тону в нем. Когда я кричу — с визгом и даже каким-то хрюканьем, — то слышу, как бродяга говорит мне успокаивающе:

— Не волнуйся, сынок. Ну же, ну! Спи! И ни о чем не волнуйся!

И хотя он беззубый и старый, и мы с ним находимся в пещере под развалинами, и я ел каких-то здоровенных речных червей, все это напоминает мне мои ощущения, когда за мной ухаживала Клэр и тоже уговаривала меня не волноваться. Здесь, с этим стариком я опять чувствую себя в безопасности, как и у нее дома, в ее крохотной квартирке.

Я сплю, и мне снятся самые разные сны — всякие страшные видения, заговоры, погони и тому подобная гадость. Некоторые из моих снов вроде как имеют смысл, некоторые — совсем бессмысленные. Но в этих снах есть Рег и Клэр, три очкастые старые ящерицы и три альфонса-курильщика и их боевики — все мартин-мартинисты. Они все против правительства, носятся по городу, пытаясь ему нагадить, подкладывают гвозди перед их велосипедами, швыряют гнилые фрукты и овощи в правительственных чиновников. И я с ними заодно. Мы прячемся на крыше какого-то здания и оттуда кидаемся протухшими овощами. Я попадаю гнилым помидором в премьер-министра, прямо в его гребаную голову, и он смотрит наверх, пытаясь увидеть, кто это сделал, а мы прячемся за стеной, давясь от смеха.

Но потом становится совсем не смешно, потому что, откуда ни возьмись, появляются разъяренные агенты безопасности, которым донесли, что премьер-министр получил по макушке тухлым помидором, и они хотят выяснить, кто его бросил. И вдруг я уже в здании Департамента безопасности. Я одет в свой клевый костюм, и у меня на лацкане висит бирка агента, и на меня орет Мыскин: «Ты — мартин-мартинист. Ты — угроза стабильности нашего Проекта. Ты совершаешь предательские акты насилия против государства!» и тому подобное. Пока он все это говорит, обвиняя меня в тяжелых преступлениях, он сдирает кожу с извивающихся угрей, которые висят у него на крючке на стене кабинета. Я слышу этот ужасный звук сдираемой кожи и вижу, как с них потоками течет кровь.

Он начинает есть угрей прямо сырыми, и кровь брызжет у него изо рта. А он мерзко хихикает, как какой-то псих. Его зубы все в крови, и между ними торчат рыбьи потроха, с которых капает кровь, когда он растягивает свои губы в очередной улыбочке психопата. Потом он нажимает какую-то кнопку у себя на столе, и в окно влетает наемный убийца, одетый в черное.

Он достает пистолет и направляет его на меня. Из ствола вырывается пламя, раздается страшный грохот. Я закрываюсь руками, будто могу остановить пули. Две из них попадают в меня, но я не умираю, а лишь чувствую боль, когда они пробивают мое тело насквозь.

Из меня фонтаном бьет кровь и заливает с ног до головы Мыскина, который уже весь заляпан кровью угрей. Кровь теперь повсюду, а Мыскин жадно заглатывает ее и непрерывно хохочет, размахивая кишками угрей.

— А-а-а! — кричу я и просыпаюсь.

В наше кирпичное иглу пробивается дневной свет. Уже утро. Всю ночь мне снились эти ужасные, малопонятные кошмары, и теперь я в панике сажусь на своем матрасе весь мокрый от пота.

Я решаю, что мне нужно повидаться с Регом. Мне нужно убедиться, можно ли ему верить. Мне нужно посмотреть в его гребаные глаза и наконец понять, кто же он, блин, такой на самом деле. Я выбираюсь из кирпичного иглу, пока старый бродяга еще мирно похрапывает на своем матрасе. Сощурившись от лучей утреннего солнца, я, спотыкаясь, направляюсь к реке, где смогу сориентироваться.