СТРОНГ: И что вы сделали, когда микроавтобус разбился?

Офицер А: Мы прекратили выполнение задания.

СТРОНГ: Вы не остановились, чтобы помочь?

Офицер А: Там, на земле, уже была полиция, а также карета скорой помощи и пожарные машины. В нашей помощи не было необходимости.

СТРОНГ: Эта случайная авария была очень кстати, не так ли?

Офицер А: Как раз напротив. Думаю, эта авария стала причиной многочасовой транспортной пробки.

СТРОНГ: Я хотел сказать, что существование и деятельность Мартина Мартина и Дэвлина Уильямса стали неудобны для правительства, а эта авария внезапно прекратила их деятельность.

Офицер А: Я не политик.

СТРОНГ: А вы знаете, что вскрытие водителя микроавтобуса, Дэвлина Уильямса, показало, что он получил пулю в грудь?

Офицер А: Да, я об этом знаю.

СТРОНГ: Вы, наверное, также знаете, что судебная экспертиза пришла к выводу, что этот выстрел был произведен из винтовки, обладающей высокой начальной скоростью пули.

Офицер А: Нет.

СТРОНГ: И что траектория полета этой пули дает возможность предположить, что из винтовки стреляли сверху, под углом сорок пять градусов?

Офицер А: Нет.

СТРОНГ: Разрешите мне спросить прямо: у вас был приказ убить мистера Уильямса и мистера Мартина?

Офицер А: Нет. Приказа убивать Дэвлина Уильямса не было».

Боль в моем теле немного успокоилась. Надвигается ночь. Это старое кресло, каким бы отвратительным оно ни было, кажется мне таким же хорошим местом для укрытия, как и любое другое. После всех моих приключений я устал и здорово проголодался. К тому же хочется пить. От меня до цивилизации мили и мили, но не стоит рисковать и идти назад в ярко освещенные магазины, где меня могут обнаружить.

Я встаю и выхожу из этого старого полуразвалившегося туннеля. В темноте пустырь выглядит по-другому. Небо постепенно чернеет, и развалины старых домов становятся похожи на чертовы горные кряжи. Теперь, когда солнце зашло, стало холодно, и мое дыхание вырывается изо рта облачками пара. Я, в общем-то, совершенно не готов проводить зимнюю ночь под открытым небом без еды и без уютной кровати. Оглядывая погружающиеся в темноту развалины, я замечаю какой-то крошечный мигающий огонек. Присмотревшись, замечаю, что от этого огня идет дымок, поднимаясь струйкой в сумрачное небо. Это маленький костер. Я иду к нему, снова спотыкаясь на битых кирпичах и всяком мусоре. Мне кажется, что я вот-вот сломаю себе ноги. Стараясь не упасть, я иду, раскачиваясь взад и вперед, раскинув в стороны руки, как какой-то канатоходец, постоянно причитая что-то типа: «Блин!» и «Твою мать!».

Я подхожу к костру все ближе, и вдруг из темноты кто-то кричит:

— Мне не нужны проблемы! Не приставай ко мне!

А потом:

— Еще пара шагов, и я запущу в тебя вот этим кирпичом! Не приставай ко мне! Я точно расквашу тебе все лицо, даже не сомневайся!

— Мне тоже, на фиг, не нужны проблемы! Только не мне! — кричу я в ответ, остановившись как вкопанный, потому что этот таинственный угрожающий голос меня, честно говоря, напугал. — Я просто хочу погреться у костра, могу помочь набрать для него дров! — кричу я снова, пялясь в темноту вокруг костра, стараясь увидеть того, кто грозит вышибить мне мозги кирпичом. Но я вижу лишь темный силуэт — темнее, чем темнота вокруг него. Он скачет туда-сюда, как какой-то черный призрак.

— Тогда подходи, — говорит голос, теперь уже спокойнее и без истеричных или угрожающих интонаций, хотя все равно с подозрением.

Я неуверенно делаю несколько шагов и подхожу к потрескивающему костру, в котором горят какие-то куски дерева и всякий хлам. От костра идет приятный оранжевый свет и, самое главное, тепло. Разведя руки в стороны, чтобы показать, что я не хочу ничего плохого, я встаю рядом с костром, наслаждаясь теплом.

— Меня тебе бояться нечего, приятель, — говорю я. — Мне просто хотелось обогреться и подумать тут, у костра. Что здесь плохого?

Человек, стоящий по ту сторону костра, делает шаг вперед. Я вижу, что это старый оборванец-бродяжка, с седой щетиной и почти беззубый. Пока он внимательно меня разглядывает, изо рта у него все время высовывается язык, будто он пробует на вкус воздух вокруг меня, пытаясь учуять, не исходит ли от меня опасность. На голове у него старая рваная шляпа, а его такой же старый плащ перевязан куском веревки. В руках он держит бутылку какого-то крепкого пойла. Он немного похож на того старикана, который просил у меня монетку и потом огрел по голове такой же бутылкой. Но, как мне кажется, этот еще не совсем свихнулся.

— Ну что ж, — говорит он, делая еще шаг вперед и немного в сторону, — человеку нужно погреться и подумать. Насколько мне известно, это законом не запрещается. Хочешь хлебнуть? — Теперь он настроен очень даже дружелюбно и протягивает мне через костер свою бутылку.

— Спасибо, — благодарю я, беру бутылку и отхлебываю из нее. Жидкость как огнем жжет рот и глотку. И хотя мне кажется, что у меня из носа даже повалил дым, я с усилием глотаю. Когда это пойло проваливается в меня, я буквально чувствую, как оно проносится мимо моего сердца, стекает изнутри по ребрам и обжигает мои внутренности. Но, достигнув желудка, оно испускает тепло, расходящееся по всему моему измученному и замерзшему телу. Наверное, старый бродяга видит по моему лицу, как я реагирую на его крепчайшее пойло, и это его веселит.

— Капелька классного напитка не повредит, так? — говорит он, беря у меня бутылку. Я закашлялся, а он смеется. Я тоже начинаю смеяться, хотя все еще продолжаю кашлять так, что мои плечи ходят ходуном. Мне нужно присесть, потому что голова у меня кружится. Вместо стула я нахожу какое-то бревно.

— А ты ничего себе парень, — резюмирует старый бродяга, обходя вокруг костра и садясь рядом со мной.

Некоторое время мы так и сидим молча, глядя в костер и думая каждый о своем. Время от времени он протягивает мне свою бутылку, и я делаю глоток. Костер потрескивает на легком ветру. Через некоторое время бродяга поднимается и бросает в костер еще несколько кусков дерева, и в черное небо взлетают снопы искр. Выпивка притупляет чувство голода, и я лишь ощущаю тепло и, как загипнотизированный, смотрю в огонь.

— Ну, ты уже подумал о том, о чем хотел? — спрашивает бродяга.

Он так долго молчал, что его голос заставляет меня вздрогнуть. Я понимаю, что вообще ни о чем не думал. Просто смотрел в костер, а в голове было пусто-пусто. Я просто отдыхал.

— Да, спасибо, — отвечаю я.

— Я вырос в этих местах, — говорит бродяга. — Раньше в реке я ловил рыбу. Угрей. Ты ел угрей?

— Нет. Я много чего не ел.

— Знаешь, сынок, — продолжает бродяга, — у нас говорят, что ты вообще не жил, если не съел угря, которого сам поймал в реке.