ожидания очень осторожно пощупал бедро, куда вошла пуля, что перебила кость и проникла в живот.

Мы молча ждали, он прошептал непонимающе:

– Где рана?.. Что со мной?

– Был перитонит, – сообщил я, – пустячок. Мы, имперские лейб-медики, вас излечили. По-гусарски!

В его чёрных, как спелые маслины, глазах блеснули искры.

– Но Аренд, – сказал он быстрым голосом, – говорил…

– Он не ошибся, – подтвердил я, – рана смертельная… но не во всех случаях. Сейчас всё в порядке, вы же чувствуете?

Он пробормотал настороженно:

– Да, но… как?

Я отмахнулся.

– Стоит ли вам, дворянину и творческой личности, интересоваться такими мирскими делами, привычным простым людям?.. Лекари постоянно учатся, они ж не дворяне, уже умеют больше, лучше и глыбже. Особенно те, кто ещё не лейб-медики.

Он сказал потрясённым голосом:

– Всё равно не разумею…

– Всё потом, – заверил я благожелательно. – Сейчас отдохните, наберитесь сил…

Он приподнялся на локте, встревоженный и недоумевающий, спросил хрипловатым голосом:

– Что… Где я?.. Что-то здесь не так…

Я ответил с подкупающей, надеюсь, любезностью:

– Вы в постели, Александр Сергеевич, в постели. Постель на кровати.

Он быстро оглядел нас исподлобья.

– А что… я же умирал!..

– Вас вылечили, – сообщил с я торжеством и гордостью. – Всё будет путём, Александр Сергеевич!.. Отдохните, а мы тут пока посовещаемся. У вас хороший организм, хоть вы и поэт. Но всё равно не лепо ли ни бяше. Вам нужно отдохнитульствовать. Мы пока ретирадствуем, лейб-лекари изрядно и вельми потрудились. А затем посмотрим ваше состояние и решим.

Он сказал чуточку спесиво:

– У меня неплохое состояние! Двести душ крепостных, две деревеньки, пруд с малороссийскими карасями…

– Состояние вашего тела…

Он сказал быстро:

– Никогда не чувствовал себя лучше!

– Будете ещё лучше, – пообещал я. – Но потом. Отдыхайте!

По моему знаку все покинули помещение, я вышел последним и плотно закрыл за собой дверь.

Отошли от здания молча, Гавгамел, несмотря на успех переноса, почему-то мрачен, как грозовая туча, Казуальник и Южанин переглядываются искоса, Ламмер сгорбился, на лице никакого ликования, даже радости нет.

Я сказал на ходу как можно бодрее, всё же руководитель должен быть всегда вздрючен:

– Ну что, квириты, докукарекались?.. Да сам вижу, не надо патетики. Какого хрена обрадовались научно-техническому прорыву и тут же кинулись… Самим надо сперва подготовиться! А то сразу в прорубь. Теперь будет ещё кучерявее. Настоящая работа и настоящий вызов! У реального Пушкина те же права, что и у нас. Но и обязанности. Крепостных пороть уже никак. Ни реальных, ни цифровых. Даже в переходном периоде от пещерного капитализма к светлому сегодняшнему.

Ламмер произнес несчастным голосом:

– Зато щасте-то какое! Совершилась вековечная мечта человечества!.. Воплотилась в реал. Реал – это не испанские деньги, а то, в чём мы вроде бы живём, хотя я давно сомневаюсь и что живём, и что мы – это мы… Но цифровые тоже вроде живут, хотя и неживые?..

Южанин прервал:

– Что дальше? Выпустим или подержим в закрытом лечебном заведении? Решать надо быстро, раз уж поторопились и сделали.

Гавгамел бухнул тяжело, словно гэгэхнул молотом по земле:

– Нас же держат? Хотя наша психушка попросторнее. Что сказать найдём, все мастера отгавкиваться. Но надо спешно придумать, что говорить и как объяснить, пока не начал крушить всё вокруг да около. Он же африканец, как сказал Маяковский!

– Придумаем ли? – спросил Казуальник с сомнением. – Мы мастера, если честно, придумывать всякую дурь, а как вопросы развопросивать, так «а извозчики нащо?»

Часть 3

Глава 1

Дворец Всемирных Воскрешений, чутко реагируя на наше смятение раздвинул ворота так, что края проёма едва улавливаются в далекой дымке. У Тартарина от напряжения пышную шевелюру сдуло как порывом лёгкого ветерка, лысина блестит, будто натертая маслом задница младенца, а Южанин забыл о своем диване и шагает с нами ножками-ножками, такой же внезапно растерянный, как и остальные.

Внезапно, повторил я про себя. Все у нас внезапно. Нам же было лет по двадцать-тридцать, когда создали общество имени Фёдорова!.. И все с жаром убеждали друг друга, как это прекрасно, как нужно и благородно воскресить родителей и вообще предков!.. Гордились и так любовались собой, даже не подумали о следующем шаге: а как и что потом с воскрешенными?

Да и вообще потом уже скука и рутина, главное – воскресить!..

Ну вот воскресили. Даже не воскресили, с воскрешённым ещё как-то можно химичить, их права до конца не прописаны и даже не обозначены, а сейчас под нашей опекой настоящий Пушкин, тот самый, который.

Гавгамел бухнул тяжёлым голосом:

– Да, ладно, что носы повесили? Помните, как ждали новые версии мобильников и хватали по предзаказам?.. Вот так и с воскрешением. Да, поспешили, ещё у нас в крови. Мы что, немцы какие-то, чтобы инструкции читать? Потому и слегка лопухнулись.

Ламмер прервал сварливо:

– Это понятно, но сейчас что сделано, то сделано. Пушкин уже в нашем мире, надо спешно решать, как пристроить.

Авансцена, чувствуя наше смятение, услужливо придвинулась со скоростью грузовика, за рулем которого пьяный лихач, из пола прямо перед нами вырос стол президиума под красной скатертью, традиция, но мы за ним только жрали и пили.

Я повернулся к соратникам.

– Посидим, подумаем. Какие-то предложения будут?

Казуальник сказал тягостным голосом:

– Какие-то будут, но что с них?.. Виртуал его не устроит, он же властитель дум!.. Вот увидите, начнёт перевоспитывать мир в своем духе.

– А если не говорить, – уточнил я, – что виртуал?

– Все равно, – ответил за меня Ламмер. – Отношения с царской семьёй, попойки и эпиграммы на достойных людей – одно, но пороть людей на конюшне… Мы же понимаем, для него они реальные! А пороть настоящих, хоть они ненастоящие, но это для нас, а вот для него…

Он запутался в длинной конструкции, умолк, а грубый Тартарин буркнул:

– Да что вы все уцепились за эти конюшни?.. Ну порнёт пару раз, эка невидаль в их времена!.. Не обращайте внимание на мелочи быта. Главное в Пушкине – его стихи!

– И проза, – добавил Казуальник педантично. – Проза лучше, взрослее.

Ламмер возразил:

– Самое главное – права человека. Даже такому гению не совсем позволительно. А то и совсем не. Даже то, что можно нам, простым и даже очень простым, как вон лупающий Гавгамел.

Южанин сказал примирительно:

– Я вот читал, что Пушкин писал стихи, но нигде упоминаний, что порол крестьян!..

Гавгамел сказал с издёвкой:

– А я вот читал, что Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его, Иуда родил Фареса и Зару от Фамари, Даже Тарас Бульба заявил Андрию,