– Ну я пошёл, – подхватив раненого, заторопился красноармеец.

Неподалёку атаковал укреплённый узел пехотный батальон. Добраться до него возможности не было. Лейтенант Фильков сам определил цель – полевую батарею, стрелявшую с вершины холма. Тем более что японцы выкатили одно орудие на прямую наводку.

Саня не только хорошо рисовал, но и умело командовал. Два старых надёжных «Максима», укрытые за барханами, вели дружный огонь. Очереди хлестали по брустверу, ранили артиллериста, следом другого. Находиться возле орудия стало опасно.

Обозлённые пушкари перенесли огонь на русские пулемёты. Вскоре снаряд опрокинул один из «Максимов», а Саня Фильков приказал перекатить уцелевший пулемёт на запасную позицию.

– Товарищ лейтенант, пехота наступает, – сказал сержант. – Не надо рисковать, уже два «Максима» разбили, и нас всего четверо осталось.

– Сейчас…

Саня лёг за пулемёт и продолжил огонь. Он видел, что наступление на высоту замедлилось, пехотные роты лежат, а японские пушки не дают прицельно стрелять танкам. Лейтенант не задумывался, сможет ли его «Максим» изменить положение (наверное, нет!), и продолжал делать то, что полагалось по Уставу.

Японская пушка одиноко стояла на краю капонира. Хорошая позиция для стрельбы прямой наводкой, но вести огонь было некому. Все номера расчёта либо погибли от пуль, либо получили тяжёлые ранения.

– Вот так мы их, – вытер пот со лба Саня Фильков. – Давайте новую ленту.

Бархан в десяти шагах разлетелся от взрыва, повисла пелена дыма, другой снаряд пролетел над головой. На пулемёт лейтенанта Филькова переключилась ещё одна 75-миллиметровка, и Саня нервно рассмеялся. В свои девятнадцать лет он не верил в смерть.

За прицел орудия встал японский лейтенант, ему помогали трое солдат. Он открыл огонь по танку БТ-5, упорно взбиравшемуся на склон. Второй выстрел разнёс гусеницу и вышиб ведущее колесо. Из открытого люка пытался выбраться механик-водитель, но так и остался за рычагами.

Командир танка продолжал стрелять из «сорокапятки», но было ясно, что орудие на бруствере сейчас добьёт его. Саня редко ругался, но сейчас разразился таким матом, что невольно отшатнулся пулемётчик, направлявший ленту.

– Ты нас убить хочешь? Хрен тебе! – кричал юный лейтенант.

Пули лязгали по щиту, упал один из японских артиллеристов. Это были последние слова Филькова. На упрямый пулемёт обрушились сразу несколько осколочно-фугасных снарядов. На этот раз пелена висела долго. Когда она рассеялась, из песка торчал лишь погнутый щит и чья-то рука. Маленького лейтенанта Александра Филькова, погибшего от взрыва, похоронил горячий монгольский песок.

За высоту Палец продолжался упорный бой. Как погиб лейтенант, видел лишь командир БТ-5 и уцелевший пулемётчик из расчёта. Танкист сумел спастись благодаря Сане, занял место в другом танке и в горячке боя вскоре забыл о своём спасителе.

Единственный уцелевший боец из пулемётного расчёта был сильно контужен, долго лежал в госпитале и ничего не мог сообщить о судьбе своего командира. Ветер, постоянный спутник степи, воздвиг на месте гибели пулемётчиков большой бархан, а лейтенант Александр Фильков стал одним из пропавших без вести советских воинов в той далёкой и основательно забытой войне. 

* * *

В последующие дни особенно упорные бои происходили на северном и центральном участках. Наступление наших наземных войск хорошо поддерживала авиация. Напомню, что мы имели к началу наступления свыше пятисот боевых самолётов.

В бомбардировочных полках действовали два типа машин: скоростной двухмоторный бомбардировщик СБ и тяжёлый четырёхмоторный ТБ-3. Особо впечатлял ТБ-3 с размахом крыльев сорок метров, который брал на борт три тонны авиабомб. Когда этот самолёт сбрасывал на японские позиции три десятка стокилограммовок, земля внизу буквально закипала от взрывов, стремительно накрывающих целую оборонительную полосу врага.

А ведь эти гиганты атаковали сразу несколькими эскадрильями. Сильным был и психологический эффект. Грохот глушил японских солдат, вокруг клубилась непроницаемая завеса, виднелись лишь вспышки новых взрывов. Однако ТБ-3 имел скорость всего 200 километров в час, действовал с большой высоты и требовал для своей охраны целый истребительный эскорт.

Более современный бомбардировщик СБ обладал скоростью 440 километров в час. Эти машины составляли основной костяк бомбардировочной авиации, совершали два-три боевых вылета в день и, снижаясь, наносили быстрые удары. Правда, и потери несли немалые.

Бомбардировщики того времени сбрасывали авиабомбы с горизонтального полёта, что значительно снижало точность. Когда наши войска шли в наступление, среди развороченных траншей и разбитой техники вдруг оживали артиллерийские батареи, из укрытий вылезали солдаты, и начинался упорный оборонительный бой. Тогда в дело вступали истребители. Кроме пулемётов, они несли бомбы и могли с пикирования наносить точные удары по небольшим целям.

Эскадрилья, в которой лейтенант Павел Яценко возглавлял звено, вылетела с утра на штурмовку японских оборонительных позиций. Командир авиаполка инструктировал лётчиков.

– Ребята, дело предстоит нужное, но опасное. У японцев скорострельные зенитки и пулемёты крупного калибра. Не зарывайтесь, будьте внимательны. Яценко, ты понял?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Танки и пехота несут потери, им нужна поддержка. Над вражескими позициями без толку не кружитесь. Удар, и сразу уход от огня.

Пилоты кивали, затем побежали к машинам, истребители поднялись в воздух. На склонах высоты Палец продолжались бои. Обходя сгоревшие танки и бронемашины, снова шли в атаку танковые и броневые роты, перебежками наступала пехота.

Звено истребителей Павла Яценко заходило на цель – японскую артиллерийскую батарею. Возглавлявший её японский лейтенант, немного старше Яценко, второй день успешно отражал атаки. Его 75-миллиметровые пушки быстро меняли позицию, уходя от огня русских орудий. Узкие тележные колёса вязли в песке, но хорошо подготовленные расчёты действовали дружно и вели меткий огонь.

Сейчас в батарее имелись три пушки – четвёртую разбило. Неплохая скорострельность обеспечивала плотный огонь, а глубокие капониры защищали от вражеских снарядов, которые летели снизу. Русский танковый взвод, пытавшийся прорваться на скорости, был расстрелян. Два танка горели, третий отступил. С дальней дистанции вела огонь бронемашина, посылая довольно точно свои небольшие осколочные снаряды. Лейтенант после нескольких пристрелочных выстрелов угодил в башню, броневик застыл.

Пехоте не давали продвинуться вперёд шрапнельные заряды и пулемёты поддержки. Офицер снова обошёл орудия, ему доложили о наличии боеприпасов. Их пока хватало. Вчера в батарею намертво вцепились русские «Максимы», мешая вести огонь прямой наводкой. Японские лейтенант разбил оба «Максима» и смешал с песком их расчёты.

В батарее, несмотря на его молодость, лейтенанта уважали и старые, много чего повидавшие артиллеристы. В их поведении офицер угадывал усталость. Мощный обстрел и бомбёжка, с которых началось русское наступление, крепко ударили по нервам. От соседней батареи остались лишь исковерканные железки, а разорванные тела артиллеристов постарались быстрее закопать. Некоторых солдат так и не опознали. Офицеры не имели права исчезать без вести. Пришлось тщательно перекапывать песок, опознавая их по личному оружию и клочкам мундиров.