Монгольские кавалеристы (пастухи и скотоводы) забирали кожаную обувь, плащи, тёплые куртки, инструменты для своих небогатых хозяйств.

В приподнятом настроении, залив воды в радиаторы, двинулись дальше. Очень скоро настроение изменилось. Японская сапёрная рота (около двухсот человек) укрылась за песчаным гребнем. Из башенного люка высунулся парторг батальона и весело выкрикнул заученную фразу на японском языке:

– Война закончена, сдавайтесь. Обещаем всем сохранить жизнь.

Возможно, старший политрук хотел добавить несколько слов о пролетарском единстве, но из травы поднялись двое солдат и побежали к танку с бутылками в руках. Первым опомнился механик-водитель, пытаясь спасти экипаж и машину. Танк рванул вперёд, политрук провалился внутрь. Заряжающий тянулся к пулемёту, но не успел.

Две бутылки с горючей смесью разбились о броню. Такие штуки особенно опасны, когда жидкость протекает сквозь жалюзи в моторное отделение. Двигатель вспыхивает в течение минуты. Сапёры знали своё дело. Механик гнал горевший танк, понимая, что вот-вот заглохнет двигатель.

– Прыгайте! – кричал он политруку и заряжающему.

Политрук не мог бросить так просто боевую машину и медлил.

– Да прыгайте же! Сгорим к чёртовой матери!

– Надо тушить огонь, – успел снять огнетушитель политрук, он же командир танка.

Двигатель заглох. Пламя гудело за тонкой перегородкой, заполнив машину удушливым дымом. Затем язык огня хлестнул политрука и догнал заряжающего, уже схватившегося за края люка. Танкист вывалился наружу, но это его не спасло. Он сгорал заживо, и его отчаянный крик слышали товарищи в других машинах.

Кто-то бросился на помощь и отшатнулся от извивающегося огненного клубка. Начали детонировать снаряды, прекратив мучения танкиста, а сразу несколько машин во главе с лейтенантом Чурюмовым влетели на песчаный гребень.

– Не приближаться к гадам! – кричал лейтенант, уже набравшийся опыта.

Вряд ли его кто-то слышал. Танкисты не хуже командира роты знали злое упорство японцев. За жуткую смерть товарища мстили пулемётными очередями, не жалели и осколочных снарядов. Лишь небольшая часть сапёров сумела спастись, скрывшись в промоинах и густой траве влажной низины.

– Не лезьте туда, завязните! – высунувшись из люка, махал рукой Зубов. – Нам ещё наступать.

Ему подчинились, и танки снова двинулись вперёд.

Южная группа войск 20 августа успешно развивала наступление. В центре наши части наносили удары, связав противника боем, что являлось их главной задачей. Северная группа наступала вначале быстро. Смяла передовые позиции японцев, отбросила за линию границы два полка вражеской конницы, однако не смогла прорвать оборону у обширной высоты Палец.

Силы врага недооценили. В чём-то не сработала разведка, не смогли выявить скрытые позиции с воздуха. Японцы создали здесь хорошо укреплённый и замаскированный оборонительный узел. Танки и броневики были встречены сильным артиллерийским огнём, несла потери пехота.

Лейтенант Саня Фильков, лежавший в госпитале вместе с Василием Астаховым, прибыл со своим пулемётным взводом немного позже. Одна из двух «полуторок», на которых перебрасывали взвод, перегрелась. Пока водитель копался в дымящемся двигателе, лейтенант нервно ходил взад-вперёд.

– Ну скоро там? – торопил он шофёра.

– Не подсунешься, все железяки раскалённые. Разве можно на такой жаре без остановки гнать.

Пулемётные расчёты курили в тени грузовиков и согласно кивали. На склонах высоты шёл ожесточённый бой, не смолкал гул канонады. Лезть в это пекло никто из них не торопился, тем более для остановки есть законная причина. Лейтенант нервничал. Опасался, что его обвинят в трусости и беспокойно вглядывался в панораму сражения.

Филькова выписали из госпиталя всего две недели назад – долго заживали раны. Переодевшись в военную форму, он зашёл попрощаться с красивой медсестрой Катей, в которую был безнадёжно влюблён. Впрочем, влюблялся он во всех девушек, которые оказывались рядом. Но дальше взглядов и мечтаний дело не шло.

– Ну вот, я ухожу, Катя. Говорят, за рекой серьёзные дела завязываются. Война.

Юный лейтенант не раз видел в кинофильмах сцены прощания перед уходом на войну или в опасный боевой поход. Там это выглядело красиво, были слёзы и обязательный поцелуй в губы. Катя заполняла учётные карточки и, на секунду оторвавшись, сказала:

– Счастливого пути.

Даже слегка улыбнулась. Затем снова взялась за бумаги – плакать и целоваться она явно не собиралась.

– Я тут на память решил вам одну вещицу оставить, – помявшись, объявил Саня.

Катя снова подняла голову от бумаг. Поклонники нередко делали ей подарки, и она не была против. Случалось, дарили серебряную цепочку или перстень с камушком, а майор-тыловик вручил однажды изящные дамские часики, очень дорогие. Майор ей не нравился, но пришлось ему уступить и провести с ним ночь, слишком ценный был подарок. У Кати скопилась целая коллекция приятных штучек. Возможно, и маленький лейтенант потратил своё жалованье на дорогую вещицу.

Но Саня протянул ей всего лишь тетрадный лист. Неужели стишки о неразделённой любви? Господи, какая чушь! Однако разочарование сменилось интересом. На листке цветными карандашами была нарисована Катя в белом халате, стоявшая на фоне окна и букета сирени. Саня хорошо рисовал, и после нескольких набросков портрет ему удался. Медсестра выглядела задумчивой, усталой, ещё более красивой. Портрет Кате понравился, и она опять улыбнулась.

– Счастливой дороги, Фильков!

– Меня Сашей зовут… или Саней.

Но девушка на это никак не отреагировала, давая понять, что она занята. Тогда лейтенант козырнул и аккуратно закрыл за собой дверь. Признания в глубоких чувствах, как всегда, не получилось. Ничего, он ещё вернётся с орденом на груди, снова раненый, и Катя склонится над ним, оценив мужество и любовь отважного командира.

И вот прошли две недели. Забылся госпиталь, красивая медсестра, а неподалёку гремел и ворочался бой. Выкурив папиросу, лейтенант принял решение. Сломавшуюся машину оставить, а на второй срочно ехать к месту назначения. Вместе с тремя пулемётными расчётами он выгрузился на склоне и заторопился вперёд. Переживая за опоздание, Саня не слишком оглядывался по сторонам. Не заметил, как примолкли его пулемётчики, глядя на тела погибших и подбитые танки.

На группу красноармейцев с пулемётами обратили внимание японские артиллеристы. Прилетели несколько снарядов, разбили «Максим», погиб старший сержант. Третий номер получил ранение. Проводить его в санбат вызвался уцелевший боец из расчёта.

– Нельзя в тыл уходить, – сказал Фильков. – Людей и так не хватает. Сейчас санитары подойдут.

– Пока их дождёшься, человек кровью истечёт.

Боец имел двоих детей и очень хотел выжить.

Остальные пулемётчики молчали, осуждая струсившего товарища, но в разговор не вмешивались.