Логово самого опасного в мире убийцы?

В единственной комнате было ненамного лучше. Тоже бедно, тоже грязно, но не так уныло, как на кухне или в коридоре. Начать с того, что ее пол устилал большой ковер. Определить его цвет без химической чистки не представлялось возможным, но узор кое-где читался. Еще один коврик… простите — гобелен! — висел на стене. Дешевая поделка какой-то дешевой фабрики — три охотника на привале, разумеется. Беззвучно травят байки, привнося в жизнь хозяев квартиры свет искусства. Под низко висящим абажуром круглый стол и два стула. Вдоль одной стены раскладной диван, возле — комод, на котором, к своему безмерному удивлению, Волков увидел большую птичью клетку. Подошел ближе и внимательно оглядел скелетик бывшего обитателя: тонкие белые косточки, череп с клювом. Похоже, попугайчик. Заглянул в комод, пахнуло сыростью, где-то внизу лежали тряпки. Федор не поленился, дотянулся, поворошил — ничего. Вытер руку о диванное покрывало и направился к серванту. За стеклом — несколько пыльных чашек и дешевая хрустальная вазочка. За дверцей — пожелтевшие квитанции, какие-то бумажки, пара книг и замшевый мешочек, единственная в квартире вещь, которая производила впечатление относительно новой и чистой. Очкарик взял мешочек в руку — довольно увесистый! — осторожно развязал и высыпал на ладонь монетки. Не меньше десятка тяжелых старинных монет.

«Убийца увлекается нумизматикой?»

Сам Волков в ней разбирался слабо, определить страну происхождения еще мог, но не более, а потому вернул монетки в мешочек, завязал его, подумал и опустил в карман пиджака. Возможно, это зацепка, кончик ниточки, торчащий из клубка. Возможно, коллекция дорога хозяину и он попробует ее вернуть. Возможно — продолжение игры. В любом случае, оставлять мешочек в квартире Федор не собирался.

Покончив с предварительным осмотром, Очкарик подошел к столу и задумался.

Итак, если с ним действительно играют, то какого шага ждут теперь? Как бы поступил обычный следователь, окажись он на месте Волкова?

А вот как: Федор достал телефон, набрал номер и произнес:

— Я хочу установить засаду по следующему адресу…

* * *

Гончар сказал не поддаваться на провокации. Правильно, в общем-то, сказал. Московские искусники наглых чужаков не любят, наелись в свое время, если что не так, сразу бесятся, а уж после вчерашнего наверняка на команду зубы точат. Правда, Бабушка Осень гарантировала нейтралитет, но означал сей нейтралитет лишь одно: без команды не убьют, зато всего остального — сколько угодно.

Как не поддаваться на провокации, Невада знал: не попадаться на глаза тем, кто может эти самые провокации устроить. Но одно дело знать, и совсем другое — не попадаться. Москвичи пронюхали, что Гончар привез с собой Вонючку, москвичам известны привычки Круса: если он в городе, значит, или «Балчуг», или «Мариотт Аврора», что на Петровке, стало быть, отыскать объект заинтересованным лицам не составит никакого труда. Поэтому после встречи с Дантистом, а особенно после визита к Беспалому, Невада всерьез подумывал над тем, чтобы съехать из отеля на съемную квартиру, но передумал. Если бы ему пришлось убить Шамана, тогда… тогда, может быть, и скрылся бы. А так…

Невада давным-давно понял, что избавиться от неуверенности в себе и от липкого страха, что преследовали его со времен нищего детства, можно только на кураже. Только удаль способна скрыть слабость, и постепенно показное молодечество стало его натурой.

Его настоящей натурой.

Что бы Крус ни делал, он всегда старался выбирать самые яркие решения. И не важно, были ли при этом зрители или нет. Невада с размахом гулял, мучаясь на другой день жутким похмельем, с размахом играл, проигрываясь порой до последнего цента, с размахом занимался любовью, иногда с помощью мощных афродизиаков, с размахом выяснял отношения, что периодически приводило его в тюремную камеру. Жил на полную катушку, далеко за пределами «золотой середины», потому что знал себя: стоит дать слабину — покатится, минует «золотую середину», не заметив, и начнет влачить существование. Не было в нем настоящей внутренней силы, которая дарит спокойную уверенность в себе. Только кураж.

А потому Крус не покинул отель и даже не стал отсиживаться в номере. Проснулся, повалялся в кровати, принял душ и отправился на поиски «приличного ресторана» (из тех, где чашка кофе за полсотни баксов) на предмет позавтракать.

И, разумеется, попался.

Провокация состояла из двух частей. Первая — худенький, но, как потом выяснилось, жилистый и крепенький мужчина, — безобидно курила, облокотившись на припаркованную у тротуара машину. Выглядела эта часть провокации неприметно, подозрений никаких не вызывала, а потому толчок, который получил проходящий мимо Крус, оказался неожиданным и резким.

Издав громкое «Fuck!», Невада влетел в арку, находившуюся аккурат напротив, и сразу же напоролся на внушительный кулак второй части провокации. Части габаритной и мощной.

Крус драться умел, однако в этом бою шансов у него не было.

Первый удар пришелся Неваде в грудь, начисто сбив дыхание. Второй — в скулу. Обычно Крус выдерживал два-три прямых в голову, однако на этот раз поплыл после первого — кулачищи у противника оказались пудовыми. Сквозь царящий в голове шум донеслось: «Отойди, Кузнец, убьешь ведь!», и на тело обрушился град ударов ногами. Это старалась первая часть провокации. Получалось у нее весьма болезненно, но не смертельно. Несколько секунд побоев, после чего худенький присел на корточки и вежливо произнес:

— Вам бы к врачу, мистер. А потом уехать из Москвы к… матери. Желательно — навсегда.

На этих словах провокация закончилась.

Однако Невада поднялся на ноги не сразу, минут через пять. А до этого времени размышлял над тем, что Гончар его вновь подставил: перед поездкой Крус спрашивал шефа, в городе ли Кузнец, и старый хрыч уверил его, что самый здоровенный из московских искусников греется с семьей на Кипре. «А ведь знал бы, что Кузнец в Москве, обязательно съехал из отеля…»

* * *

Людмилу Савельевну Рижскую Волков знал уже семь лет, познакомился, расследуя дело, связанное в хищениями из запасников Исторического музея.

В лихие годы ельцинского правления волшебная буковка S, перечеркнутая двумя вертикальными штрихами, сладким наркотиком туманила головы бывшим советским людям, и на продажу выставляли все, до чего могли дотянуться: кто-то торговал военными секретами и государственными тайнами, кто-то нефтью и газом, кто-то — историческими и культурными ценностями.

Федор понимал, что до всех торгашей ему не добраться, но когда появлялась возможность, преследовал их с гораздо большим ожесточением, чем остальных преступников. Воров, гадящих исподтишка бесчестных тварей, Очкарик ненавидел куда больше, чем убийц. В тот раз все прошло успешно: похищенное взяли на границе, пара таможенников и четыре деятеля культуры отправились на нары, а Волков, помимо грамоты и благодарности, заполучил несколько любопытных контактов из среды интеллигенции, можно сказать — богемы.