Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мальчик был понятливый, и вскоре, после непродолжительного времени и неудачных попыток, он лежал на льду, уцепившись за палку.
— Теперь ползём. Как ящерка. Наблюдал за ними?
Оливия старалась отвлечь его от чувства радости, что он выбрался из воды, и боялась непредвиденных действий ребёнка. Он просто мог опять вскочить на ноги, и вся затея спасения была бы под угрозой.
Но, видно, он был очень напуган и слушался её. И мальчик медленно пополз, а она на расстоянии вытянутой руки продвигалась рядом с ним.
Девушка видела, что несколько мужчин стояли по колено в воде на берегу и ждали их приближения.
Холод сковал Оливию полностью, и она уже в полусознательном состоянии продолжала двигаться. «А мальчонку ещё хуже, он же мокрый весь», — билась в голове мысль.
Девушка только помнит, как её подняли чьи–то руки, завернули в полушубок и быстро понесли.
И шёпот:
— Выпорю…, заругаю…, зацелую…, не делай так больше…
Проснулась она утром от жары. Укутанная в несколько одеял, как капуста, девушка с трудом выбралась из—под них.
Спустившись на пол, она немного посидела и решила поменять мокрую сорочку, липнувшую к телу, на сухую.
Вчера, замершую, её от души укутали, и она за ночь так хорошо пропотела, что сейчас её хоть выжимай!
— Вроде всё в порядке, — прохрипела она, прислушиваясь к себе. — Нет, не в порядке. Голос пропал: так он вчера ещё пропал, пока ползла. Сейчас только не хватало заболеть.
— Не дадим болеть! — раздался голос Домового. — Лечить будем! Одевайся потеплее, а то в одной сорочке стоишь! И быстро в постель!
— Хорошо, хорошо, мамочка! — попыталась посмеяться она, но только услышала хрипы.
— Тебе сейчас мы все прописываем постельный режим. И не возражай! — припечатал он, увидев протестующие попытки девушки.
— Мама, ты встала, а ну ляг! — скомандовала Марья. —А то скажу Ивану.
— Сговорились! Уже сыном пугают. Вот дожилась! — шёпотом отбивалась она, но, всё же, надев поверх сорочки вязаный свитер, легла в постель.
— И надолго постельный режим?
— Пока не выздоровеешь, — был ответ.
— Делать хоть что—то можно? — спросила своих лекарей из—под одеяла. Марья заботливо укутала её, так, что остались только нос и глаза.
— Можно. Только сейчас покушаешь, а потом отдохнёшь, и только тогда можешь и повязать! — озвучил распорядок Добрыня, уже догадываясь, что она первым делом займётся своим рукоделием.
— Мам, ты же могла утонуть, — прижимаясь к ней, с укором промолвила Марья, у которой в глазах промелькнули слёзы. Она залезла к ней на кровать и легла рядом. — Как же мы тогда будем без тебя? Ты хотя бы о нас подумала?
— Прости! Только там, на льду, я подумала, что на его месте мог быть кто—то из вас. А я лёгкая — лёд выдержал… Прости меня, — шептала она, целуя дочь и понимая, что где–то она права.
Если бы она погибла, что стало бы с ними? Смогли бы они жить после одни? Но поступить по–другому она не могла: не простила бы себя за неиспользованную возможность спасти ребёнка.
Она в тот момент не думала о последствиях. Возможно, сработал материнский инстинкт? Кто может сказать, что толкает людей на такой спонтанный поступок? Порыв? Безрассудство? Глупость? Храбрость? Долг? Желание?
Однозначного ответа не может быть, и его не будет. То, что этот поступок бессознательный, отключённый в этот миг от ума, от чувства самосохранения, на грани какого–то транса, наверное, с таким определением можно согласиться.
Такие героические поступки делаются потому что, а не для того, что. Ни для геройства, ни для признания, ни для наград.
И эти действия можно обозначить «если не я, то кто?» Но тоже только потом, проанализировав своё состояние, отвечая всем, кто задаёт вопрос: как ты смог?
Оливия не считала себя героиней, спасшей ребёнка. Она всегда считала себя трусихой.
И там, на льду, девушке было страшно, но почему –то сейчас только от одного воспоминания о том моменте её пронизывал смертельный страх на грани потери сознания.
Вдруг кровь зашумела у неё в ушах, сердце заколотилось с такой силой, что казалось, вот–вот выскочит наружу, а в глазах потемнело.
В данный момент чего ей бояться? Всё страшное позади, но это не так, — сейчас она по–настоящему испугалась.
А тогда Оливия на каком–то не свойственном ей порыве бросилась спасать ребёнка, не задумываясь о последствиях.
И пришла запоздалая мысль: если бы она тоже провалилась в воду, смогли бы их спасти? Что думать о том, чего не случилось? Главное — все живы и здоровы!
А вот после пережитого страха, Оливия уже засомневалась, что её хватит на повтор такого поступка.
— Скажи спасибо, что магия спасла вас, — ворчливый голос Добрыни прервал её мысли.
— Выходит, мне плохо было, потому что я потратила свои силы? — принимая у него кружку горячего напитка, спросила Оливия.
— Тебя же без сознания принесли! Замёршую, как сосульку. Хорошо, что доползла, а то осталась на льду. Ты своей магией укрепляла лёд под собой и мальчика, вот и обессилила, — продолжал он её распекать.
— Без магии, выходит, у меня не было бы шансов спасти его? — прошептала девушка, замирая от нахлынувшего испуга.
— Будет, будет страшиться, а то молоко закиснет! Как страх –то хлынул! Ты, мать, погоди нагнетать обстановку! Доползли бы, только бы и ты искупалась немного. А там уже багры и лодку мужики притащили, достали бы вас. Да разве Олег позволил бы тебе утонуть? Так что выдыхай и пей горяченькое, — уже миролюбиво проговорил он.
Оливия от его слов как–то сразу подозрительно успокоилась и заметила удовлетворённый взгляд его маленьких, но хитрых глаз.
По–любому, свою магию применил для её успокоения! Выпив кружку напитка настоянных трав, она незаметно для себя уснула.
Оливия не видела, как приходил Иван, поправил заботливо одеяло и, постояв немного, прошептал:
— Мамочка, выздоравливай.
Не видела, как Олег пододвинул стул и, примостившись на нём, очень долго сидел, разглядывая её, стараясь не разбудить.
Солнце ушло за горизонт, и мелкие звёздочки зажглись на небосводе, будто раскрылись белоснежные цветы на тёмной заводи реки.
К ночи подул ветер, обещая нагнать снеговые тучи, желающие освободиться от лишнего груза белоснежного пуха.
Оливия спокойно спала, укутанная одеялом
