Войска, понимавшие, что что-то не так, приходили в волнение. Слышались выстрелы. Одни части продолжали идти вперед, другие останавливались у городской черты.

Тем временем Геббельс убедил популярного в армии генерал-испектора бронетанковых войск Гудериана помочь остановить войска, двигавшиеся на Берлин. Гудериан знал о заговоре и негласно одобрял его. Звонок Геббельса убедил генерала, что путч, в котором были замешаны многие из его друзей, потерпел неудачу. Гудериан мог бы спасти положение дел, направив бронетанковые части против СС. Вместо этого он тоже принялся носиться по окрестностям Берлина, приказывая приближавшимся частям поворачивать назад. На Фербеллинерплац он столкнулся с танковым батальоном майора Вольфа, который намеревался обстрелять штаб-квартиру СС. Гудериан заорал: «Майор, вы с ума сошли? Фюрер жив! Разворачивайтесь и езжайте домой. Вы просто лишитесь головы, и все!» Майор Вольф последовал его совету и приказал своему батальону возвращаться в свое расположение в Крампнице. Но эсэсовцы оказались проворней. Элитные войска партии прибыли в Крампниц до возвращения батальона, сожгли казармы и убили остававшихся там солдат. У СС было куда меньше запретов, чем у армии.

Около 19 часов граф Хелльдорф, который, видимо, слышал, что говорил Геббельс, позвонил в штаб путчистов и попросил Гизевиуса немедленно приехать к нему. Когда Гизевиус вышел из министерства обороны, он увидел первые отряды охранного полка, которые пришли не для того, чтобы защищать заговорщиков, как все еще верили Штауффенберг и Ольбрихт, а чтобы их арестовать.

Примерно в то самое время, когда Ремер разговаривал с Геббельсом, в кабинете генерала фон Хазе на Унтер-дер-Линден появился полковник Ейгер, которому была поручена задача арестовать Геббельса, и потребовал, чтобы ему предоставили войска для выполнения этой задачи. У Хазе никого не было, поэтому ему пришлось просить Ейгера подождать.

Тем временем весть о том, что Гитлер жив и вскоре обратится к нации, разлеталась по Берлину со скоростью лесного пожара. К 20 часам новый командующий столичным военным округом фон Тюнген не выдержал напряжения и обратился к своему подчиненному Хазе с вопросом, стоит ли им продолжать свое участие в путче. Они решили подождать и посмотреть, действительно ли Гитлер выступит по радио.

К 21 часу нацисты вернули себе контроль над Берлином, и генерал Рейнике, один из самых безжалостных нацистских генералов, по приказу Гитлера и Кейтеля взял командование на себя. Он позвонил генералу фон Хазе и потребовал, чтобы все войска были выведены из города или переданы под его начало, в противном случае он начнет штурм Бендлерштрассе. Он не представлял, как мало сил было у заговорщиков в этом здании. Хазе тотчас же поехал в министерство пропаганды, чтобы посмотреть, что там делает Ремер. Геббельс оказал ему «сердечный» прием, сказав, что он, Хазе, может остаться и прямо здесь и дождаться своего ареста.

К 22 часам генерал Ольбрихт, все еще цеплявшийся за свои надежды, вероятно, осознал, что они растаяли навсегда. Собрав в кабинете офицеров своего штаба, он объявил, что, поскольку в его распоряжении нет солдат, они, эти офицеры, должны охранять министерство обороны. Никто не должен ни входить, не выходить из здания.

Генерал-лейтенант Гердер, не являвшийся участником заговора, взял слово: «В конце концов, какого черта здесь происходит? Кто и кого должен охранять? Что все это значит?»

Ольбрихту пришлось раскрыть карты. В попытке заручиться поддержкой штаба резервной армии он произнес следующую импровизированную речь: «Господа, мы долгое время с большим опасением наблюдали за ситуацией на фронте и здесь, дома. Нет никаких сомнений, что разворачивается гигантская катастрофа. Необходимо было принять меры, чтобы остановить ее. В настоящий момент мы принимаем эти меры. Я прошу вас помочь мне».

Офицеры вышли из комнаты, никак не обозначив свое решение.

Через несколько минут в холле министерства обороны прозвучали выстрелы. Бек, Ольбрихт, Хефтен, Штауффенберг, Квирнхайм и лейтенант Кламмрот находились в этот момент в кабинете Гёпнера. Ольбрихт и Штауффенберг разговаривали по телефону, Хефтен пошел посмотреть, что происходит. Вокруг царила такая суматоха, что невозможно было понять, кто стрелял и почему. Несколько офицеров с автоматами и ручными гранатами ворвались в кабинет Гёпнера. Подполковник Бодо фон дер Хейден крикнул: «Мы здесь, чтобы снабжать фронт! Этот генерал приказывает остановить все поставки и отправку резервов. Где генерал Фромм?»

Ошибка, возможно не меньшая, чем неспособность генерала Фельгибеля оборвать связь с Восточной Пруссией, состояла в том, что заговорщики не застрелили Фромма. Фон дер Хейден, потребовавший встречи с Фроммом, тоже не был застрелен. Вместо этого ему вежливо ответили, где он может найти командующего резервной армией. Он вышел и через несколько минут снова вошел с пистолетом наготове в сопровождении генерала Фромма и группы офицеров, которые до этого заявляли, что они в распоряжении Бека. Они не были участниками заговора, но, полагая, что Гитлер мертв, обещали поддержать путч.

Заговорщики не только оставили Фромма в живых, но, взяв с него обещание, что он не сбежит, разрешили ему остаться в его кабинете в министерстве обороны. Он каким-то образом сумел связаться с воинскими частями, где доминировали нацисты, и приказать им освободить его. Нет сомнений, что Фромм надеялся реабилитироваться в глазах фюрера, если бы только смог ликвидировать заговорщиков раньше, чем они попадут в руки партии и опорочат его. Когда через несколько недель Шлабрендорф увидел его в гестаповских застенках среди заключенных и услышал его часть этой истории, Фромм все еще пребывал в уверенности, что нацисты оценят совершенное им в последнюю минуту предательство и пощадят его. Он ошибался. Его тоже казнили… но только после того, как он испытал на себе все издевательства и унижения, на которые была способна система, сохранившаяся отчасти с его помощью.

Войдя в кабинет Гёпнера, Фромм воскликнул: «Теперь я сделаю с вами то же самое, что вы сделали со мной этим утром!»

Он велел заговорщикам сдать оружие. Бек попросил, чтобы ему оставили пистолет, поскольку он хотел застрелиться. Фромм согласился, но сказал, чтобы Бек сделал это прямо сейчас. По свидетельству Гёпнера, Бек начал произносить фразу: «В этот момент мне вспоминаются старые времена…», но Фромм перебил его и попросил приступить к делу. Бек произнес еще несколько слов, потом нацелил пистолет на себя и спустил курок. Пуля отлетела в потолок, лишь слегка зацепив генерала. Фромм повернулся к своим помощникам: «Помогите старику!»

Два офицера бросились к Беку, который тяжело осел на своем стуле. Пока они забирали у него пистолет, Фромм обратился к остальным, сказав, что дает им несколько минут, чтобы они написали прощальные записки своим родным. Гёпнер и Ольбрихт сели и стали писать. Фромм вышел из комнаты. Раненый Бек оставался на своем