Лиззи без чувств упала на тротуар.

– О Иисусе! – простонала Софи.

Схватив Лиззи на руки, Софи заторопилась назад по Кинг-стрит. Она держала девочку на коленях, баюкая трясущееся тельце и бормоча молитвы. Прежде чем они добрались до дома, к Лиззи вернулось сознание. Увидев, что карета пересекает Брод-стрит и кругом знакомые места, Лиззи вздохнула свободней.

– Софи, я буду хорошей, – сказала она. – Пожалуйста, не вози меня туда больше. Я буду слушаться, обещаю.

Спустя несколько дней Мэри Трэдд заметила, что в доме стоит непривычная тишина.

– Я думаю, Пинни ужасно портит Лиззи, – сообщала она своим приятельницам. – Лиззи стала вести себя значительно лучше после его отъезда.

Пинкни отсутствовал около четырех месяцев. Мэри слала безумные письма и передавала словесные наказы вернуться домой всякий раз, как Симмонс отправлялся в Карлингтон – взглянуть, как там продвигаются дела, и сообщить о произведенных им закупках, а Пинни всякий раз, и на словах, и в записках, вежливо отказывался приехать.

Мать нуждалась в его поддержке – события в городе требовали от чарлстонцев крайнего мужества. Деньги, полученные за продажу земли или драгоценностей, были на исходе. Железная хватка бедности стала еще суровей по причине возросших цен, так как зерна было мало, а число саквояжников с толстыми кошельками значительно увеличилось. Труднее всего приходилось женщинам, у которых мужья не вернулись с войны. У них не было средств, чтобы выжить, если только более богатые родственники не брали их к себе, – а нередко из гордости они отказывались быть обузой. Но, как случалось всегда, сплоченность общества способствовала выживанию. Утрачено было почти все, помимо бодрости духа. Обе госпожи Сноуден, вдовы, заложили свой дом, чтобы взять в аренду красивое, прочное здание на Брод-стрит. Раньше там была небольшая гостиница, вместо которой они открыли Конфедератский приют для матерей, вдов и дочерей воинов-конфедератов. И каждый чарлстонец, даже если он едва сводил концы с концами, ухитрился внести свою лепту в открытие приюта.

В сентябре Сиклз покинул город, а вместо него прибыл генерал Е. Р. С. Кэнби. При нем притеснения значительно ужесточились. По его приказу комендантский час соблюдался самым строжайшим образом, без исключений. После девяти часов арестовывали даже дам с их кавалерами, которые возвращались с «голодных вечеров». Задержанные представали перед военным судом в здании стражи или в тюрьме на углу Брод– и Митинг-стрит. Клуб драгунов вместо просьб получал от генерала приказы: чарлстонские ветераны вынуждены были либо терпеть, либо оставить без охраны жилые кварталы, тогда как в городе становилось все опасней, потому что Объединенная лига усиливалась с каждым днем. В довершение всего Кэнби неосознанно нанес удар всеобщей стойкости. Он осмотрел апартаменты Сиклза в доме Джулии и решил, что они недостаточно роскошны для него. Для себя и своей супруги он приглядел дом Майлза Бретона. Вооруженная стража у дверей была постоянным напоминанием, что даже старый город не принадлежит жителям. Салли Бретон вынуждена была отправиться в Англию вслед за мужем.

– Ты мне нужен, Пинни, – взывала Мэри, но он не мог исполнить ее просьбу. Он трудился в Карлингтоне ради того, чтобы выжила семья. И он работал в одиночестве, ибо никто не должен был знать об отчаянии, которое побуждало его изрыть землю, кормившую Трэддов и дававшую им последнее тихое пристанище. Помимо прочего, Пинкни скрывал от всех жесточайшие приступы болотной лихорадки, которую он подхватил в середине лета.

Приступы случались регулярно, каждый третий день, и он приурочил визиты Симмонса ко дням, когда был здоров. В дни болезни он начинал работать на рассвете и к полудню, почувствовав озноб, успевал добраться до раскладной кровати, прежде чем лихорадка начинала трясти его так сильно, что он был уже не в силах двигаться. Кудио укрывал его дрожащее тело толстыми одеялами и, когда озноб сменялся сухим жаром, омывал его пылающую кожу и поил водой из тыквенного кувшина, утоляя жажду. Когда Пинкни начинал потеть, с лица старого негра исчезало озабоченное выражение, и он засыпал на кровати, стоявшей рядом. Вскоре его храп смешивался с частым, лихорадочным дыханием Пинкни, спавшего изнуренным сном.

Однажды в ноябре Джо нагрянул неожиданно – с контрактом, означавшим завершение предпринимательских хлопот, и бутылкой шампанского. Подготовительные работы были закончены. Надо отпраздновать, а потом они начнут выдавать продукцию.

Едва войдя в дом, паренек услышал бессвязный бред. Кудио выбежал в холл, чтобы остановить его, но Симмонс, отстранив старика, стремительно вошел в длинную темную комнату, в которой некогда Энсон Трэдд заключил договор со своим сынишкой насчет чернильницы. Пинкни, увидев товарища, попытался сесть, но слабость оказалась непреодолимой для его воли. Он откинулся на запачканное полотно раскладушки, и зубы его застучали. Пинкни был бледен, как мертвец, с синими кругами вокруг запавших глаз. Тонкая кожа, казалось, была плотно натянута, нос и скулы выступали как лезвия ножей. Джо опустился возле товарища на колени и взял его за руку. Рука была тонкой и бледной, ногти отливали голубым.

– Боже! – простонал паренек. – Он умирает.

– Нет, нет, мистер Тень, – возразил Кудио. – Позаботьтесь о завтраке, не тревожьтесь.

Симмонс ему не поверил. Он стоял на коленях подле Пинкни, пока кровать не перестала трястись. Потом он мерил шагами освещенную лампой комнату, мучимый тревогой, пока Кудио привычно хлопотал вокруг стонущего от жажды Пинкни. Когда лихорадка отступила, Пинкни был слаб, но сохранял ясность ума.

– Какого дьявола ты сегодня притащился? – спросил он.

Джо бросился к нему. Пот лился с Пинкни, пропитав одежду и волосы.

– Удивляешься, почему я отказался от простыней и подушек? – улыбнулся Пинкни. – Что ты смотришь, как старая бабуся? Все в порядке. Просто небольшой озноб.

– Ты уверен?

– Уверен. А теперь мне надо немного отдохнуть. Пусть Кудио найдет для тебя кровать и одеяло.

Пинкни закрыл глаза и немедленно погрузился в тяжелый сон. Симмонс прикрутил фитиль лампы. К Пинкни вернулся румянец, кожа была влажной и прохладной. И все же Джо просидел возле друга прямо на полу всю ночь. К утру глаза у него слипались и все тело ныло от неудобного положения. Пинкни проснулся на рассвете полный сил, что подействовало на его друга раздражающе.

– Что с тобой приключилось? – недовольно спросил он.

Пинкни рассмеялся.

– То же, что всегда, когда я ищу приключений на свою голову, – ответил он. – Сначала я действую, а уже потом расплачиваюсь. Никогда не думал, что подцеплю лихорадку. Я знал, что белые страдают от нее летом, но не хотелось откладывать начало работ. С работами я не промедлил, зато подхватил лихорадку.

– Ты из лекарств что-нибудь принимаешь?

– Да. У меня была хинная корка, но я ее всю использовал.

– Хватит валять дурака. Я увезу тебя отсюда.