Ставишь на каждую сдаваемую карту, так что продуться можно прилично, даже если играть по десять центов, как мы тогда. Это просто отличная игра, чтоб выманивать деньги у простаков, и мы с Глассисом частенько прибегали к ней, когда не могли заняться чем-нибудь получше. Но поскольку мы оба с ним были ловкачи, никто в тот раз постоянно не выигрывал.

Было очень тихо, не считая храпа Ларсена, шуршания осоки и редкого звяканья монеток.

Где-то через час Глассис случайно бросил взгляд на пистолет Инки, лежащий на другой стороне стола, и то, как Глассис при этом дернулся, заставило и меня туда посмотреть. Я сразу почувствовал что-то не то, хоть и не взялся бы сказать, что именно; по затылку у меня пробежали мурашки. Потом Глассис протянул два тонких пальца и слегка развернул пистолет на столе, и тут-то до меня и дошло, что именно там было не то – или из-за чего я так подумал. Когда Ларсен клал пистолет, тот, по-моему, был направлен на входную дверь; но когда мы с Глассисом на него поглядели, ствол смотрел уже скорей в сторону спальни. Когда все время психуешь, память творит чудеса.

Через полчаса мы заметили, что пистолет опять направлен на дверь спальни. На сей раз Глассис торопливо развернул его на сто восемьдесят градусов, а я уже задергался по-настоящему. Глассис задумчиво присвистнул, встал и попробовал пристраивать пистолет на разные места на столе, постукивая по столешнице кулаком, чтобы проверить, двигается он или нет.

– Теперь все ясно, – прошептал он в конце концов. – Когда пистолет лежит на боку, на рычажке предохранителя, то оказывается в неустойчивом положении. Столик этот довольно шаткий и, когда мы шлепаем по нему картами, испытывает постоянную вибрацию, достаточную, чтобы пистолет понемногу разворачивался.

– А мне плевать, – зашипел я в ответ, – я не хочу заработать пулю в бок только потому, что стол испытывает постоянную вибрацию! По-моему, чтобы сработал этот проклятый курок, хватит и того, чтоб в двух милях отсюда проехал поезд. Дай-ка его сюда.

Глассис подал мне пистолет, стараясь держать его дулом в пол, я разрядил его, положил обратно на стол и ссыпал патроны в карман пальто. Потом мы сделали попытку продолжить игру.

– Десять центов на красную пулю, – говорил я, имея в виду туза червей.

– Десять сверху на короля, – послушно откликался Глассис.

Но все это было без толку. Между пистолетом Инки и Люком Дюганом я никак не мог сосредоточиться на картах.

– Помнишь, Глассис, – сказал я, – тот вечер, когда ты сказал: не исключено, мол, что и пистолет у Инки не прост?

– Мало ли чего я когда говорил, Безносый, и далеко не все следует помнить. Давай-ка лучше играть. Ставлю никель на пару семерок.

Я последовал его совету, но без особого успеха, и продул пять или шесть долларов. К двум часам ночи мы оба порядком утомились и уже не чувствовали такой нервной горячки, так что в конце концов вытащили одеяла, завернулись в них и попытались чуток соснуть. Поначалу я прислушивался к шуршанию осоки и гудению паровоза в двух милях от нас и продумывал возможные ходы Люка Дюгана, но в конце концов вырубился.

Должно быть, где-то около рассвета меня разбудил какой-то щелчок. Из-за штор пробивался слабый зеленоватый свет. Я лежал неподвижно, сам не зная, к чему прислушиваясь, но настолько на взводе, что даже не замечал, как взмок от спанья без простыней и как чешутся руки и лицо от комариных укусов. Потом я услышал его опять, и походило это не на что иное, как на резкий щелчок пистолетного курка, когда он вхолостую бьет по металлу затвора. Я слышал его дважды. Казалось, он доносится откуда-то из самой комнаты. Я сбросил одеяла и растолкал Глассиса.

– Опять этот проклятый пистолет Инки, – прошептал я трясущимися губами. – Он пытается стрелять сам по себе.

Когда человек внезапно просыпается, то, прежде чем очухается, вполне способен чувствовать себя в точности как я и сболтнуть любую чушь, не подумав. Глассис мгновение смотрел на меня, потом протер глаза и улыбнулся. Улыбка мне вряд ли была видна в полутьме, но она явственно ощущалась у него в голосе, когда он проговорил:

– Безносый, ты положительно становишься психом.

– Да говорю тебе, клянусь чем хочешь, – настаивал я. – Это был щелчок пистолетного курка.

Глассис зевнул.

– А потом ты начнешь меня уверять, будто этот пистолет был у Инки покровителем.

– Покровителем чего? – спросил я у него, почесывая в голове и начиная помаленьку злиться. Бывали моменты, когда профессорские штучки Глассиса начинали действовать мне на нервы.

– Безносый, – продолжал он тем же тоном, – ты когда-нибудь слыхал о колдунах?

Я как раз обошел все окна и выглянул за шторы, чтобы убедиться, что вокруг никого нет. Вообще-то говоря, я и не рассчитывал там кого-либо увидеть.

– Это ты о чем? – отозвался я. – Ясно дело, слыхал. Да чего там, знавал я одного парня, голландца из Пенсильвании, и он мне вкручивал, как эти самые колдуны наводят на людей порчу. Говорил, мол, на его дядю тоже навели порчу и он потом умер. Он был коммивояжер – в смысле, тот голландец, который рассказывал.

Глассис кивнул и сонно продолжал с пола:

– Так вот, Безносый, дьявол обычно снабжает каждого колдуна или ведьму черной кошкой, или псом, или даже жабой, чтоб те повсюду его сопровождали, охраняли и мстили за обиды. Эти твари и называются покровителями – эдакие прилипалы, посланные боссом присматривать за подчиненными, чтоб тебе было понятней. Колдуны обычно общаются с ними на языке, который никто другой не понимает. А теперь что я имел в виду. Времена меняются, мода тоже меняется – а с ней и мода на покровителей. Пистолет ведь черный, верно? И Инки разговаривал с ним на языке, который мы не понимали, точно? Так что…

– Ты спятил, – сказал я, вовсе не желая, чтоб меня разыгрывали.

– Да ну, Безносый? – отозвался он. – Ты мне сам только что твердил, что считаешь, будто пистолет живет собственной жизнью, будто он способен сам взводиться и стрелять без помощи человека. Разве нет?

– Ты спятил, – повторил я, чувствуя себя полным идиотом и уже жалея, что разбудил Глассиса. – Смотри, пистолет там, где я его вчера оставил, а патроны по-прежнему у меня в кармане.

– К счастью! – произнес он театральным голосом, которому постарался придать интонации гробовщика. – Ну что ж, раз уж ты поднял меня в такую рань, пойду прогуляюсь и позаимствую у соседей газетку. Можешь пока идти в ванную.

Я немного выждал, пока не убедился, что он действительно ушел, поскольку не хотел, чтоб он опять выставил меня за дурачка. Потом бросился к столу и схватил пистолет. Первым делом я попытался найти фабричное клеймо или название изготовителя. Я нашел спиленное напильником место, где они могли быть когда-то, и больше ничего. До этого я готов был поклясться, что могу назвать марку, но теперь уже не был так уверен. Он и в целом не походил на обыкновенный пистолет: кое-какие детали – рукоять, скоба спускового крючка, рычажок предохранителя – были совершенно незнакомой формы. Я решил, что он какой-то заграничной марки и что похожих мне видеть пока не доводилось.