Есть легенда и об «арктической Несси», существе, будто бы живущем в глубинах озера Эльгыгытгын. Но отношение к этой легенде Куваева, искавшего в окрестностях озера то серебряную гору, то «коньяк-медведя», неизвестно.

Его влекли Таймыр, Тува, Саяны, Камчатка – всё, включая, разумеется, другие страны. «С детских лет мечта: Тибет и морское побережье Юго-Восточной Азии. Цейлон, Целебес, Ява и так далее. Но именно морем». Уже в 1969-м мог пойти в Атлантику и Индийский океан от «Вокруг света» на рыболовном судне, в 1973-м – в Африку, но не вышло. Писал Попову: «Мир велик, до того велик, что просто хочется локти себе кусать оттого, что нельзя охватить его весь, всё повидать».

Летом 1974-го почти получилось: Куваев чуть не отбыл на знаменитом четырёхмачтовом барке «Крузенштерн» (спущен на воду в 1926 году в Германии под именем «Падуя», в 1946-м по репарациям перешёл к СССР, до сих пор используется как учебное судно) по маршруту Рига – Копенгаген – Гдыня – Дувр – Портсмут – Сен-Мало. «Шансов на выпуск» ввиду неженатости и беспартийности было немного, но Куваев сумел достучаться до главы Союза писателей РСФСР Сергея Михалкова, а тот, в свою очередь, обратился к министру рыбного хозяйства СССР Александру Ишкову. Дело было уже на мази, загранпаспорт и медицинская книжка на руках, но… В Риге Куваев встретил «колоритного бича», пригласил его в свой номер гостиницы «Атлантика», налил коньяку (он ведь уже работал над романом о бичах «Правила бегства») – и всё закончилось тем, что катер ушёл догонять «Крузенштерн» без Куваева. Заведующая гостиницей бдила: посторонний в номере, «приносить и распивать» запрещено. Скандал, комиссия, акт… «Психанул я, назвал эту тётку фашисткой, а сам запил… Простая элементарная тётка, толстая, с квадратной челюстью, сожрала меня как птенца», – писал Куваев Галине. Курбатову: «Я многое могу, но есть явления жизни, где я бессилен… На меня может наорать какой-нибудь вшивый домоуправ или мелкий клерк – я теряюсь. Министр на меня наорать не может – я знаю, что тут делать. Однажды пробовал повысить голос Николай Ильич Чемоданов – больше покойник этих попыток не повторял. Так же было и с папой Шило. А вот директорша злосчастной рыбацкой гостиницы уничтожила полгода моей работы, хлопот и прочего движением пальца… И ведь всю жизнь будет так – вот в чём беда» (знал бы он, сколько этой жизни оставалось). Пытался утешиться тем, что это тоже опыт, что где-нибудь появится у него «женский образ»… Интересно, что буквально полугодом раньше похожая история случилась с Шукшиным, к которому в больницу не пускали близких (его последний невыдуманный рассказ «Кляуза»).

Сентябрь 1974-го, Владимиру Курбатову

В ноябре Куваеву предложили загранку на барке «Товарищ», но он отказался: «Хватит. Сплавал. Меня другие моря ждут».

Расширяя географию своих поездок и произведений, Куваев считал, что ему «незачем убегать от арктической темы». Хотел то на Алазею, впадающую в Восточно-Сибирское море между Индигиркой и Колымой, то на Стадухинскую протоку в низовьях Колымы… Писал Ильинскому: «А тут ещё Мирон Этлис через два дня на третий приезжает и толкует, что надо быть элитарным, а все кругом говорят, что надо куда-то стремиться, квартиру надо покупать, бразильский кофе, чашки немецкие, мебель финскую, телефон белый. И-де надо общаться с кругами, в свете надо жить. А мне бы в пузо ухи из чира, в руки карабин с оптикой, на ноги бы торбаза, на голову шапку. И на всё наплевать бы».

В последние годы Куваев сосредоточился на самом заветном и грандиозном замысле: втроём-вчетвером пройти Севморпутём с востока на запад (маршрутом первопроходцев, только в обратном направлении, от Певека до Архангельска, что сложнее по климатическим показаниям) на парусно-моторной лодке. Это была «Великая и Главная идея» с двумя задачами: 1) оздоровиться и перезагрузиться, как уже было на Эльгыгытгыне и Омолоне, и 2) пройти, увидеть, написать (было даже рабочее название книги: «Голоса издалека» – имелись в виду голоса первых исследователей Арктики).

Примерно с 1967 года этот замысел, возникший ещё в период работы в Певеке, обсуждался всерьёз и детально. Поход должен был занять два-три года, а возможно – даже четыре-пять лет: идти не спеша, заходить в устья рек, искать стоянки первопроходцев, начиная с Шалаурова, снимать кино… Впрочем, это был проект даже не похода, а походной формы существования. Кажется, если бы можно было, Куваев провёл бы так всю жизнь. В последние годы он уделял подготовке этого плавания огромное количество времени. Изучал журнал «Катера и яхты» (в морском деле Куваев уже неплохо разбирался, легко оперируя терминами вроде «шверт», «левентик», «краспица», «центровка вала», «вынос винта» и т. п.). В письмах Балаеву и Курбатову рассуждал о килях и полукилях, остойчивости, достоинствах дерева и пластмассы, установке мотора, ремонтопригодности… О дизеле: «Истинный дизель должен заводиться от пинка ноги, а остановить его можно, лишь разобрав на части и отсоединив солярку. И то без солярки он ещё должен колмотить полчаса».

Нужно было найти плавсредство и дооборудовать его под нужды экспедиции. То ли лодку «дори», то ли яхту (вот он, идеальный движущийся дом для бродяги!), то ли китобойный вельбот владивостокского производства, который Куваев считал аристократом шлюпочного флота. То ли пластиковый катер, какие делают в Хабаровске на заказ, но это будет слишком дорого – под 10 000, и непонятно, как поведёт себя пластмасса в условиях Арктики… Или вообще взять резиновую «Меву», или превратить плоскодонку в швертбот «Скиф» по чертежам из «Катеров и яхт», или найти польскую лодку «Пеликан» (всего 400 рублей!) под мотор, или… А тут ещё подвернулся вариант за смешные деньги обзавестись конфискованной сахалинскими пограничниками японской моторной шхунёшкой – крохотной, кубрик на четверых.

«Дори» у друзей уже была – её Курбатов ещё в 1963 году выпросил на гидробазе, а потом, уезжая из Певека, оставил Балаеву. Данное плавсредство, похожее на небольшой поморский коч с дизелем и самодельной каютой, Балаев должен был готовить к великой миссии.

«Мы её чинили, шпаклевали… У каждого были свои представления о мореходности. Мой свежий корабельный диплом успешно противостоял балаевской дотошности, так что дни часто тонули в спорах, не кончаясь ничем, кроме попойки», – вспоминает Анатолий Лебедев.

Потом эта «дори» куда-то исчезла и «всплыла» много позже, уже разбитая штормом. Восстанавливать её не было смысла. Куваев решил искать вельбот, чтобы превратить его в яхту. Требовались работы по железу – подходящие мастерские имелись в Певеке и в Провидения…

Эпопея с неудавшимся северным походом напоминает историю «Снарка» Джека Лондона. Но тот после массы неурядиц всё же побороздил Тихий океан, хотя и вынужденно скомкал своё путешествие, задумывавшееся как кругосветное.

А у Куваева не получилось. 12 марта 1975 года он написал было Курбатову, что в Провидения ему «жертвуют» списанный вельбот, теперь нужно найти мотор и довести судно до ума… Но письмо это оказалось последним.