Таким образом, вырастая, ребенок, бывший некогда жертвой насилия, кажется, обречен снова переживать опыт травмы не только в воспоминаниях, но и в повседневной жизни. Вот размышления одной из выживших о непрекращающемся насилии в своей жизни:

Неоспоримый феномен повторяющейся виктимизации требует большой осторожности в интерпретации. Слишком долго позиция психиатрии отражала примитивное мнение, что жертвы «напрашиваются» на насилие. Более ранние концепции мазохизма и сравнительно недавние формулировки зависимости от травмы подразумевают, что пострадавшие стремятся к повторению насилия и получают от него удовлетворение. Такое понимание мало связано с истиной. Некоторые выжившие действительно говорят о сексуальном возбуждении или удовольствии в ситуациях насилия; в этих случаях первые эпизоды насилия могут откровенно эротизироваться и компульсивно воспроизводиться. Однако даже тогда существует четкое различие между желанными и нежеланными аспектами этого опыта. Как объясняет одна из выживших:

Никто не стремится к повторяющемуся насилию, но многие пострадавшие пассивно переживают его как страшный, но неминуемый рок и принимают как неизбежную плату за отношения. Многие имеют настолько глубокие изъяны в системе самозащиты, что почти не способны представить себя в ситуации, когда у них есть свобода действий или выбора. Идея отказа в ответ на эмоциональные требования родителя, супруга, любовника или лица, облеченного властью, может быть практически невообразимой для них. Поэтому нередко можно встретить людей, бывших жертв, которые продолжают преданно удовлетворять желания и потребности тех, кто некогда применял к ним насилие, и допускать серьезные посягательства, не устанавливая никаких границ или пределов. Повзрослев, пострадавшие могут ухаживать за своими абьюзерами, защищать их и даже в крайних случаях продолжать подчиняться их сексуальным требованиям. Одна жертва инцеста рассказывает, как заботилась о своем насильнике, даже став взрослой:

Прочно усвоенный диссоциативный стиль адаптации к ситуациям угрозы жизни и здоровью также может приводить выживших к игнорированию или недооценке социальных сигналов, которые в норме предупредили бы их об опасности.

Пережившие насилие в детстве намного чаще оказываются виктимизированы или причиняют ущерб себе, чем виктимизируют других людей. В сущности, даже удивительно, что бывшие жертвы насилия нечасто сами становятся абьюзерами. Наверное, в силу глубоко укоренившейся ненависти к себе бывшие жертвы насилия наиболее предрасположены к тому, чтобы направлять свою агрессию на самих себя. В то время как попытки самоубийства и самоповреждение прочно коррелируют с насилием в детстве, связь между насилием в детстве и антисоциальным поведением, когда человек становится взрослым, сравнительно слаба[372]. Исследование с участием более 900 психиатрических пациентов показало, что, хотя суицидальность имеет крепкую связь с историей насилия в детстве, склонность к убийству такой связи не имеет[373].

Хотя большинство жертв не становятся сами совершающими насилие преступниками, с немногими это все же происходит. Травма, по-видимому, усиливает обычные гендерные стереотипы: мужчины с историей насилия в детстве чаще вымещают свою агрессию на других, в то время как женщины чаще становятся жертвами или вредят себе[374]. Общественный опрос 200 молодых мужчин обнаружил, что те, кто подвергался физическому насилию в детстве, чаще других угрожали расправой, дрались и занимались противозаконной деятельностью[375].

Небольшая часть переживших насилие (обычно мужчины) примеряют на себя роль насильника и буквально воссоздают свой детский опыт. Неизвестно, насколько велик процент пострадавших, следующих по этому пути, но приблизительную оценку можно установить по результатам повторного исследования лиц, подвергшихся в детстве сексуальной эксплуатации.

Около 20 % из них защищали преступника, преуменьшали или оправдывали эксплуатацию и занимали антисоциальную позицию[376]. Один из переживших жестокое обращение в детстве рассказывает, как проявлял агрессию в отношении других: